Она медленно взошла по ступеням и пересекла галерею, охватывающую зал кольцом. Как и лестница, галерея была заключена в сквозную каменную резьбу, изображающую лозы и деревья; колеблющиеся тени порхали по платью и волосам Дженни. Она устала от собственной скованности, от тайных укусов и от затянутой в кружева злобы. Дженни испытывала жалость к этим людям, но сегодня вечером ей так не хватало непробиваемой толстокожести Джона.
– Придется, мой герой, придется. А у меня – свое владение, в котором мы, кстати, давно уже не были.– Говоря это, он бросил вопросительный взгляд на Дженни, но та отвернулась.
Кристалл погас. Дженни видела, как трясутся ее руки, тело чуть не корчилось от рвущейся в груди боли, в горле – казалось – – клубок проволоки. «Джон…»– бессмысленно подумала она и вдруг вспомнила, как с веселой бесцеремонностью входил он в обеденный зал Зиерн; его нарочитое варварство, оказавшееся не по зубам молодой чародейке; вспомнила отсвет осеннего солнца в его очках, когда он стоял по лодыжку в грязи у свиного загона в Холде и протягивал руки, чтобы помочь ей слезть с седла.
И перед глазами Дженни прошла новая череда картин – бесконечный, черный, сырой лабиринт Бездны. Сердце ее упало: с горсткой разрозненных образов, вырванных из речи дракона, и скудных упоминаний Мэб о Пещерах Целителей Дженни показалась себе ребенком, вообразившим, что несколькими камушками он может поразить льва.
– Но ты должен!– Слабый шепот отчаяния.– Ты – единственная наша надежда!
Он сел на край завешенной балдахином кровати, расстегивая тяжелые пряжки камзола.