Он отступил на шаг, с восхищением разглядывая Керри.
В хорошую погоду миссис Гейл любила кататься, наслаждаясь видом прекрасных, но недоступных для нее особняков, окруженных прелестными лужайками. На Северной стороне в то время появилось много изящных домов — там, где теперь Северная набережная. Ограды из камня и искусственного гранита, что в настоящее время окружает озеро Мичиган, тогда еще не существовало, но уже была проложена отличная дорога, газоны с обеих сторон ласкали взор, а все здания были новые и красивые. Однажды, когда миновала зима и уже наступили первые чудесные весенние дни, миссис Гейл наняла экипаж и пригласила Керри покататься с нею. Проехав через Линкольн-парк, они направились в Ивенстон, в четыре часа повернули назад и около пяти достигли Северной набережной. В это время года дни еще сравнительно коротки, и вечерние тени уже сгущались, окутывая огромный город. Фонари замигали тем мягким светом, который кажется глазу водянистым и прозрачным. В воздухе была разлита нега, которую тонко чувствуют и тело и душа. Керри прониклась красотой весеннего вечера. В ней зрело множество желаний. Время от времени по гладкой мостовой навстречу ей и миссис Гейл катились экипажи. Один из них остановился, с козел соскочил лакей и распахнул дверцу перед джентльменом, видимо, неторопливо возвращавшимся с вечерней прогулки. За широкими, только еще зазеленевшими лужайками тепло светились лампы, освещая богатую обстановку комнат. Иногда глаз различал красивое кресло, или стол, или уютный уголок — подобные зрелища необычайно занимали и восхищали Керри. Казалось, перед нею длинной чередой проходили те сказочные дворцы и замки, о которых она грезила в детских снах. Она готова была поверить, что там, за этими пышными, украшенными резьбой подъездами, где свет из граненых матовых шаров падал на двери с цветными и узорчатыми стеклами, люди не знают забот, не знают неудовлетворенных желаний. Да, там, несомненно, царит счастье! Если бы она могла пройти по этой широкой аллее и подняться по ступеням этого разукрашенного, казавшегося ей таким прекрасным, подъезда, войти в него, очутиться среди роскоши и богатства, которыми она могла бы владеть и распоряжаться, — о, как скоро отлетела бы вся ее грусть, как в одно мгновение исчезла бы боль из сердца!.. Керри смотрела и смотрела кругом, дивясь, восхищаясь, тоскуя и все время слыша манящий голос неутолимых желаний.
А тот лишь изредка смотрел на нее. И когда смотрел, взгляд его светился мягким светом. В нем не отражалось ничего, кроме задушевного и доброго товарищеского отношения. Он далеко запрятал хитрое и жестокое выражение своих глаз, и во взгляде его было лишь самое невинное восхищение. Керри была вправе думать, что ее общество доставляет ему удовольствие. Она чувствовала, что кажется ему привлекательной.
Миссис Герствуд совсем растерялась. Ей хотелось все как следует обдумать, она не могла понять, что заставило мужа объявить ее больной, когда она была совершенно здорова. Вот-еще одно доказательство, что ее общество нежелательно Герствуду и он придумывает всевозможные причины для объяснения ее отсутствия. Она твердо решила подробнее разузнать об этом деле.
В конце концов жизнь стала совсем невозможной. Преследования кредиторов, равнодушие Керри, мертвое безмолвие в квартире и зима за окном — все это, вместе взятое, неминуемо должно было привести к взрыву. Он наступил в тот день, когда Эслодж собственной персоной явился на квартиру и застал Керри дома.
Герствуд засунул в карманы покрасневшие от холода руки. Слезы выступили у него на глазах.