В конце письма он намекнул на то, что не прочь был бы вернуться к исполнению прежних обязанностей, если мистеры Фицджеральд и Мой найдут это возможным.
В ее маленькой головке теснилось множество противоречивых мыслей, порождавших столь же противоречивые чувства. И стыд от сознания, что ее изобличили во лжи, и негодование на коварство Герствуда, и озлобление против Друэ, сделавшего ее посмешищем в собственных глазах. Одно было ясно: во всем виноват Друэ. В этом не могло быть никакого сомнения. Зачем он привел к ней этого Герствуда, женатого человека, ни словом не предупредив ее? Но не о Герствуде и о его вероломстве надо сейчас думать, — а вот почему Друэ так поступил с нею? Почему он вовремя не предостерег ее? И теперь он, обманувший ее доверие, смеет еще стоять перед ней и говорить о том, что он для нее сделал!
— Эдди Фаруэй купил новую паровую яхту и приглашает посмотреть, какова она на ходу.
— Давайте завтра встретимся и пойдем на утренник, — предложил Друэ. — Хорошо?
Режиссер отошел от нее и стал слушать Бамбергера, который бездушным голосом бубнил очередную реплику.
— Я хотела бы видеть управляющего, — сказала она.