В уборных всегда было оживленно и как-то по-семейному уютно.
Косарь проследил за взглядом Янкеля и замер, упершись глазами в стол.
Гужбан осмотрелся вокруг и, прищелкнув языком, таинственно пробасил:
Слова простые, а паники от них – как от пожара или от наводнения.
– Правильно, – согласился Пантелеев. – Мы должны говорить. А говорить веско и обдуманно можно только через печатный орган, следовательно…
Гужбана же в техникуме уже нет. У него, представьте, оказались способности к механике, и его перевели в Петроград, куда-то на завод или в профшколу – не знаю… Я рад, что он ушел. Он – единственный человек на свете, которого я искренне ненавижу.