Все цитаты из книги «Республика Шкид»
– Не помню, знаешь. Спроси у Эллы Андреевны. Она в будке.
Отзвенит звонок, но парты остаются по-прежнему занятыми, только крышки хлопают да изрезанные черные доски дрожат.
Лицо Викниксора налилось кровью. Можно было ожидать, что сейчас он закричит, затопает ногами. Но он не закричал, а спокойно и отчетливо, без всякого выражения, как будто делал диктовку, сказал:
– До свидания, дядя Саша. Мы уходим. Может, когда еще и встретимся…
Песню никто не знал, но из вежливости подтягивали, пока Гога, ухарски тряхнув черной головой, не начинал играть «Яблочко» на «зубарях».
Янкель и Японец уже стали в строй. У дверей остался стоять незнакомый парнишка в серой куртке.
– Ишь ты, гулевой. За вечерним чаем хлеба по четвертке дают, а ты мне сейчас осьмушку всучиваешь.
– Теперь этого не будет. Сейчас я изложу перед вами мой план. Школа должна идти в ногу с жизнью, а посему наш коллектив должен ввести у себя самоуправление.
У Кольки был зловещий вид. Взбитые волосы лезли на прямой лоб. Глаза хитро и дерзко выглядывали из-под темных бровей, а худая мускулистая фигура красноречиво утверждала, что силенок у него имеется в …
Наверно, вы удивлены, чем я счастлив, что хорошего я нашел здесь? Долго рассказывать, да и боюсь – не поймете вы ни черта, не сумею я рассказать всего. Действительно, первые два месяца жизнь в техник…
Пал Ваныч твердо решил завоевать расположение ребят и скоро его действительно завоевал, да так крепко, что, когда пришел момент и поведение воспитателя педагогический совет признал недопустимым, Шкид…
– Пошел ты, – пробасил Купец, – не зевай, когда не надо.
– Не можем, – скривив лицо, проговорил Японец. – У нас ноги болят.
То одна, то другая сторона берет верх в этой борьбе. Иной раз кажется, что решающую победу одержал Викниксор, наконец-то нашедший путь к сердцам ребят или укротивший их вновь придуманными суровыми ме…
Здравствуйте, сволочи! – Викниксор. – Бальзам от скуки. – Первый поэт республики. – Однокашник Блока. – Цыган в ореоле славы.
– За что, Виктор Николаевич?! Мы ничего не делали! Чего придираетесь-то! – хором заскулили наказанные, но Викниксор, почесав за ухом, не допускающим возражения тоном отрезал:
– Ах, как я хотела бы быть мальчишкой. Я все время думаю об этом, – сказала печально Тоня. – Разве это жизнь? Вырастешь и замуж надо… Потом дети пойдут… Скучно…
– Ну, валяй как хочешь, – сказал он, надувшись и отходя в сторону.
Пел Воробей. Песенка, грустная, тихая, тягучая, вплелась в мерный рокот колес.
На столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли яства: яблочная шарлотка, бутерброды с колбасой и клюквенный морс, которым изобретательный Викниксор заменил новогоднее шампанское.
Но те словно не слышали и, стуча зубами от холода и возбуждения, твердили одно слово:
Штаб работал беспрерывно. Руководителями восстания оказались, по обыкновению, старшие: Цыган, Японец, Янкель и Воробей. Они по целым дням заседали, придумывая все новые и новые способы защиты любимог…
Айвазовский встал, поставил ногу на скамейку парты и, закинув голову, начал:
И вот однажды после уроков в класс четвертого отделения с шумом ворвался взволнованный и запыхавшийся третьеклассник Курочка. В руках он держал скомканный газетный лист.
Асси в классе. – Скука. – Карамзин и очко. – Эврика! – Идея Джапаридзе. – Лотерея-аллегри. – В отпуск. – Шкида моется. – «Оне Механизмус». – Тираж. – Печальный конец. – Казначей-растратчик. – Игорная…
То и дело кто-нибудь нарушал тишину печальным вздохом и опять замирал и задумывался.
«Алексею Пантелееву. Присланные Вами частушки – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
– Да, грустно, конечно. Но ничего, еще увидитесь. Так надо. Они пошли жить.
– Ишь, стерва, подлизывается к Викниксору, – злобно скулили ребята, поглядывая на ловкого фаворита, но тот и в ус не дул и по-прежнему увивался около зава.
Потом залез сам на забор и, прислушавшись, скомандовал:
Из-за груды кирпичей с револьвером в руках появился человек в серой шинели.
Викниксор сидел за столом и перебирал какие-то бумажки. Шпаргонцы остановились, выжидательно переминаясь с ноги на ногу, и нерешительно поглядывали на зава.
Асси – халдей; голова въехала в плечи, он в ватном промасленном пальто. Карманы пальто взбухли… По слухам, в карманах кусочки хлеба, которые Асси собирает на ужин. Голос Асси звучит глухо, неслышно:
Прозвенел звонок, кончилась перемена. В класс четвертого отделения вошел Косталмед, он же Костец.
Мамочка, довольный, гордо оглядел столпившихся ребят, рассчитывая услышать похвалу, но те злобно заворчали. Им вовсе не хотелось кончать такое интересное развлечение.
Вечером, перед ужином, когда уже возвращались отпускники, в класс заглянул дежурный:
Класс, хлопая крышками парт, поднимается. Лица у ребят такие, словно их только что разбудили.
Скоро Пал Ваныч стал своим парнем. Он добывал где-то билеты, водил воспитанников в театр, делился с ними школьными новостями, никого не наказывал, а главное – не проводил никаких занятий: устраивал «…
Весна на крыше. – Вандалы. – Генрих Гейне. – Засыпались. – На гопе. – Мефтахудын в роли сыщика. – Золотой зуб и английские ботинки.
– Нет, – сказал он, – Маркса продавать не могу… Я лучше сапоги продам.
– Это что же значит? – проговорил Ленька. – Если не вставим стекла, так и совсем можем не являться? Так, что ли?
Ботинки у него были новенькие, английские. Брат зимой привез, когда приезжал навещать.
– Врать, каналья? Врать, каналья? Неси табак! Неси табак!
Разговор так и не наладился. Тоня скоро ушла.
В это время впервые заговорило о себе и о своей эпохе поколение, выросшее в революционные годы.
– Приступим к выяснению результатов. Выберите контролеров.
Молодой педагог Пал Ваныч, тонконосый великан с лошадиной гривой, обладал в этом отношении большими способностями.
Купец выставил ногу вперед, руки заложил за спину. Остальные стали как попало. Большинство принялось подтягивать спустившиеся во время маршировки брюки, поправлять ремни, сморкаться и кашлять.
– Сорокин, – моргая глазами, ответил Воробышек.
Это в те дни пела обводненская шпана песню:
– Хороший суп! Солидно подсадили куфарочку нашу, – отдуваясь, проговорил Косецкий, а Воробышек, деловито оглядев посудину, изрек:
Гришке вдруг захотелось показать свое лицо заведующему, показать, что оно в слезах и что слезы эти настоящие, как настоящее раскаяние.
Стиснув зубы и скосив глаза, шкидцы прибавили шагу, с намерением проскочить мимо зловещей тени, но маневр не удался.
– Что же я тебе вынесу, дубина? Слопал все до спектакля, а теперь просишь.
У Бобра прошло чувство страха, и он, почуяв, что это не налетчик, бодро сказал;
В четвертую перемену, перед обедом, Янкель забеспокоился: пропажа могла скоро открыться, а у него до сих пор под подушкой лежал табак. Подстегивали его и остальные, уже успевшие спрятать свою добычу.
Ели мороженое с безвкусными вафлями (на вафлях надписи – «Коля», «Валя», «Дуня»), ели яблоки, курили «Трехсотый «Зефир» и ругались с прохожими.
Костя похолодел. Он слышал, как тихо вскрикнула Лорелея. Он уже ясно слышал грубую перебранку, глухой голос парня и выкрики незнакомки, причем голос незнакомки оказался не таким серебристым, каким он…
Быстро сбежали по лестнице, татарин-дворник Мефтахудын открыл ворота, и ребята выскочили на Курляндскую.
Похмурившись немного, воспитатель перевернул страницу и продолжал чтение. Каждый раз, как он декламировал: «Кр-ро-кодил, кррро-кодил, Крррокодилович», стекла в классе дрожали от неудержимого, буйного…
Для того чтобы победить, нужно было переменить тактику, и он ее переменил.
– Ну, гони долг-то! – настаивал Слаенов.
– Виктор Николаевич, ей-богу, мы выросли. Когда я пришел в школу, мне было тринадцать лет. Я многого не понимал. Десять уроков в день я истолковывал как наказание. Тогда мне казалось, что уроки и изо…
– Фактически, – басит Купец, – все дворянского звания. Не ниже.
Такое настроение у воспитанников бывает редко, и Эланлюм чрезвычайно рада, что это случилось как раз в ее дежурство.
Захватили по наволочке с подушек, решив набрать побольше.
Налет проводили организованно. Цыган, Японец и Янкель на цыпочках пробрались на кухню, а Косецкий прошел по всем комнатам дачи и, вернувшись, легким свистом дал знать, что все спокойно.
Пантелеев вскочил, покраснел, уронил книгу и, не сдерживая волнения, выбежал из класса.
По-прежнему кругом стояла мертвая тишина.
– Уроки начинаются, – объяснил Воробей и добавил: – Теперь, Янкель, мы с тобой все время будем сидеть на этой парте. Хорошо?
– Идея, – сказал Японец. – Пиши: «Изящные часы-будильник «Ohne Mechanismus».
– Ну ладно, – добродушно улыбнулся завшколой, – бог с вами… Развлекитесь.
– Приступим к технической части. Надо составить каталог.
– Ты что же это?.. Думаешь, я держиморда или вышибала какой? Я вовсе не обязан ходить и защищать твою поганую морду, а если ты еще раз обратишься ко мне, я тебя сам проучу! Сволота несчастная!
– Пусти, Мефтахудын, поглядеть, – горячился Воробей.
Н. К. Крупская увидела в жизнеописании республики Шкид черты дореволюционной бурсы. Отрицательно отозвался о педагогическом методе Викниксора А. С. Макаренко.
Для зубарей важно было иметь слух и хорошие зубы, остальное приходило само собой. Техника этого дела была такая. Играли на верхних зубах, выщелкивая мотив ногтями четырех пальцев, а иногда и восьми п…
«Сильно развитые в нем привычки курить, лакомиться и т.д. довели его до пути легкого раздобывания средств и предметов потребления для удовлетворения этих потребностей, в силу чего, конечно, он стал п…
В классе не шумно, но и не тихо, – голоса сливаются в неровный гул…
– Аристократия, одним словом, – с ехидным смешком выкрикнул с места Япошка.
– Сколько тебе лет? – спросила она у Якушки.
Ольга Афанасьевна сумела привить ученикам любовь к занятиям и сделала бы много, если бы не тяжелая болезнь, заставившая се бросить на некоторое время Шкиду.
– А знаете, ребята, нам следовало бы обзавестись своим школьным гимном.
Ребята так увлеклись беседой, что даже не заметили, как подошли заведующий с немкой.
– Э, да это долгая волынка, – вздыхал Янкель.
– А сейчас что? Не могу я, Янкель, ждать… Честное слово.
– Это неслыханно! Это самое подлое и низкое преступление. Обворовывать своих же товарищей. Брать от них последний кусок хлеба. Это гадко!
«За что же я ее тогда?» – с горечью думал Янкель, и едкая обида на ребят разъедала сердце. Ведь это из-за них он прогнал Тоню, а теперь они сами делали то же, и никто не смеялся над ними.
Лицо его нахмурилось, и, подозвав воспитателя, он проговорил:
– Собрание считаю закрытым. Между прочим, ребята, за последнее время вы что-то очень разбузились, поэтому я решил ввести для неисправимых изолятор. Поняли? А теперь – спать.
– Ну и сволочь же, – прошипел Пантелеев.
… – А почему вы школу зовете Шкид? – спрашивал Колька на уроке, заинтересованный странным названием.
Вместе с картошкой появилась на свет и грязная, замусоленная наволочка.
– Извиняюсь, – говорил он воспитаннику, который из юмористических побуждений наступал ему на ногу.
– Вот так да, – искренне удивился Черных. Потом подумал и сказал: – Все равно, раздевайся и лезь, а то ребята засмеют. Да ты не бойся, здесь мелко.
– Тссс… – прошипел Гужбан, и видно было, как в темноте блеснули стиснутые белые зубы.
– Ну да, – недоверчиво протянул Янкель. – А как по ночам болтали, не помнишь?
Воспитанники школы для дефективных, так долго не признававшие никаких законов и не ладившие с милицией и угрозыском, чувствовали себя, однако, советскими гражданами, детьми революции.
Утром старшие ходили по пепелищу, с грустью поглядывая на обгорелые бревна, на почерневшие рамы и закоптелые стены. Разыскивали свои пожитки, стараясь откопать хоть что-нибудь. Бродили вместе с други…
– Да, пол деревянный, – машинально поддакнул халдей.
– Что это с ним? – испуганно спросил Японец.
– Вот чумичка. Что! Пойди-ка к канцелярии, Позек-сай, газету выпустили школьную. «Ученик» называется.
– Ну, что? Мировая? – спросил Цыган, протягивая новичку руку.
Тоня бросилась к Янкелю как к защитнику. Янкель, взяв ее руку, беспомощно огляделся, ища выхода из адского хоровода.
Давал ему Барин лимончики. Жалко, что ли, когда их в кармане сто штук!..
У Цыгана еще не было случая завоевать расположение товарищей, но он искал долго, упорно и наконец нашел.
И вот пришла Мирра Борисовна, полная, жизнерадостная еврейка. Она пришла пасмурным осенним вечером, когда в классе царила скука, и сразу расшевелила ребят.
– Ты зачем здесь? – крикнула другая, курносая, воинственно размахивая лаптой.
– Ладно! Дураков поищи. Иди сам, если хочешь.
В воздухе запахло комедией. Янкель подмигнул ребятам и ответил:
Янкелю и Японцу выдали белье и велели собираться. Серое, тусклое утро стояло за окном, накрапывал дождь, но когда одетые в пальто и сапоги ребята уложили свои пожитки и вышли на веранду, вся Шкида до…
– Поздно вспомнил, – сказала она тихо. – Все кончено.
Могучего быкообразного Купца выволокли на площадь. Там собралось все население города. Курочка вышел на середину площади, взобрался на памятник Бузе, сделанный из двух табуретов, и сказал:
Зажурчали колеса, скрипнули рельсы, и снова понеслись вагоны, увозя стадо молодых шпаргонцев.
Решительно всем захотелось иметь по четвертке табаку, и, уже забыв о предосторожностях, спальня сорвалась и, как на состязаниях, помчалась в заветную комнату…
Каждый вечер в маленькой канцелярии дробно стучала пишущая машинка. Это готовился руками самого Викниксора первый номер шкидской газеты.
– Вы чего смеетесь? Это очень интересная книга.
Пошли по знакомым улицам. В городе осень чувствовалась еще больше. Панели потемнели от дождя и грязи, с крыш капала вода, хотя дождя уже не было.
– Скучно, – подтягивали в тон ему остальные. Все чаще и чаще собирались на вышке старшие и ругали кого-то за скуку.
– Элла Андреевна! А как правильно: «ди фенстер» или «дас фенстер»?
После обеда он в очень хорошем настроении отправился на прогулку, а когда пришел обратно в школу, на кухне его встретил новый староста.
По классам рассылались агитаторы, которые призывали шкидцев не подчиняться халдеям и срывать уроки.
Держась за руки, они на ощупь вышли в зал. Янкель открыл на минуту глаза и сквозь жуткий мрак увидел едва мерцающий глазок лампочки.
– Довольно. С завтрашнего дня ни одной картошки с чужих огородов. А сегодня… Сегодня надо сходить в последний раз.
«Буржуем живет», – подумал он, увидев мягкие диваны и кресла, а на стенах фотографии в строгих черных рамках.
– Ну вот и влопались. Теперь табачок принесем, а потом примутся за нас. А на кой черт, спрашивается, брали мы этот табак!
– Молодец Янкель! – восхищались ребята. – Как отбрил.
Газета умерла, но на смену ей появился журнал. Тот же Янкель печатными буквами переписывал материал, тот же Японец писал статьи, и то же название осталось – «Зеркало». Только размах стал пошире.
А в Шкиде рыжая немка Эланлюм, обозлившись на бузил-старшеклассников, кричала, по немецкой привычке проглатывая букву «х»:
Тогда Слаенов, гордо посматривая на соседей, говорил:
– Да, друг мой, ты прав, – заключил Пантелеев, снисходительно улыбаясь.
«Зубари», или «зубарики», были любимой музыкой в Шкиде, и всякий новичок прежде всего старательно и долго изучал это сложное искусство, чтобы иметь право участвовать в общих концертах.
Он хочет продолжать, но не находит слов. Да и без слов все ясно. Он достает из парты комплект «Зеркала» и раскладывает его по партам. Двадцать пять номеров пестрой лентой раскинулись на черном крашен…
Как назло, сегодня отсутствовало около десяти человек приходящих, и Янкель уже высчитал, что в общей сложности от них он получил около фунта убытку: обвешивать можно было только присутствующих.
Этот тюлений жир был гордостью Викниксора, и, когда ребята возмущались, он начинал поучать:
Об уходе сламщиков Шкида узнала только через два дня, когда Янкель и Пантелеев пришли со склада губоно с выпускным бельем, или с «приданым», как называли его шкидцы. На складе они получили новенькие …
Эконом еще ничего не подозревал. Как всегда ласково улыбаясь, он не спеша развешивал продукты и между делом справлялся о новостях в школе, говорил о хорошей погоде, о наступивших морозах и даже дал о…
Поздно приходил домой и, закутавшись, сразу валился на свой сундук спать.
В табачном дыму расплывались силуэты людей.
– Все равно… Пока полного исправления не достигнете, нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете – можете и в комсомол, и в партию записываться.
– Засохни, Мамочка! Дело будет! – раздались возгласы.
Япончик – журналист серьезный, с «направлением». Япончику не нравится обычный еженедельный ученический журнал, освещающий жизнь и быт школы в стихах и рассказах. Нет, Япончик мечтает из «Зеркала» сде…
А все-таки что-то еще не использовано. Что же?!
Напившись чаю, сламщики, по совету товарищей, пошли к заведующему.
Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной краской, красовался заголовок:
– Попробуй пройти к Семену Ивановичу, к кладовой. Дыму много. Возьми подушку.
– Бузил… дома, – басит Офенбах. – Меня мильтоны вели, так бы не пошел.
Солнце, как и раньше, улыбалось широкой приветливой улыбкой, в воздухе играла весна, но на крыше почему-то стало неуютно; уже не хотелось валяться на скате и прижиматься щекой к плюшу.
В другом углу слышен визг поэта Финкельштейна. Это Купец собирает материал для своего «Пулемета».
– Дурак. Нервный какой! Что же делать – без гамзы ведь далеко не уедешь. Здесь нам, что ли, фильмы ставить?
Десятки голов склонились над партами. Творят и печатают, рисуют и пишут.
– А и правда, – призадумался Янкель. – Давай попробуем, – может быть, от этого приблизится срок осуществления нашей идеи, – улыбнулся он.
– Живо принесите сюда! – скомандовал заведующий.
– Без чаю? Ну ладно! Мы тебе так испортим аппетит, что у тебя и обед не полезет в рот, – заключил он злорадно.
– Булка белая… еще булка… кусок сахару… хлеб… Да тут целый склад огрызков.
– Ах вы, губошлепы проклятые! Ужо я вам задам.
Однако же считать всю деятельность Шкиды сплошной педагогической неудачей было бы едва ли справедливо, хоть у талантливого, но не всегда последовательного Викниксора не было той стройной и тщательно …
– Сволочи, секим башка… Дождетесь Виктыр Николаича.
Отряд из двадцати человек молча прошел в Улиганштадт и выстроился на площади Бузы.
– Громоносцев, без обеда завтра! – донеслось из-за двери, и тотчас послышались удаляющиеся шаги.
– Ребята, у нас случилось крупное безобразие!
Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен.
Влажный туман наползает с поля. А трамвай все идет по прямым, затуманившимся рельсам, и остаются где-то сзади обрывки песни.
– Савин, в изолятор! – загремел голос заведующего, но это еще больше раззадорило воспитанника.
Пыл разглагольствования внезапно сошел с Леньки… Он вдруг ни с того ни с сего насторожился и, пробормотав: «Кажется, Япошка зовет» – быстрыми шагами пошел со двора.
– Что делать? В баню идти, вот что. Все уже собрались, а ты тут прохлаждаешься. Не думай, что ты здесь можешь делать что хочешь… Пожалуйста, не рассуждай, а марш наверх!
– Да, Виктор Николаевич. Договариваемся о завтрашних занятиях. Сейчас пойдем спать.
– Неохота, – так же равнодушно ответил Слаенов.
– Да, звал. – Викниксор строго поглядел на Савушку и, указав на тетрадь, спросил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
Цыган недоверчиво посмотрел на Слаенова.
С того же дня они начали собирать бумагу… Первым долгом собрали все старые, исписанные тетради и газеты. Оказалось не так много – четверть фунта всего. За неделю скопили двенадцать фунтов.
Класс молчал и оглядывал новичка. С виду Гришка, несмотря на свои светлые волосы, напоминал еврея, и особенно бросался в глаза его нос, длинный и покатый, с загибом у кончика.
Между тем Купец, не имея мужества отступить от роли, продолжал заунывно взывать:
– А это новый журнал «Комар». Еженедельный. Выходит, как «Огонек» или «Красная панорама», раз в неделю и даже чаще.
– Ешь, ешь. У нас в этом отношении благополучно. Шамовки хватает.
– А что? Конечно, остроумная. Начнем копить сейчас же, с этой минуты. Глядишь, к выходу и накопим изрядную сумму.
Случай с немцами выдвинул Еонина сразу, и то обстоятельство, что старшие шли с ним рядом, показало, что новичок попадает в «верхушку» Шкиды.
– Крысу поймали! – радостно выкрикнул Мамочка.
Гришка в самозабвении, затаив дыхание, носился с прославленным американским сыщиком по следам неуловимых убийц, взломщиков и похитителей детей или с помощником гениального следопыта Бобом Руландом пу…
– Народ! О великий шкидский народ! Ты ослеп. Тебя околдовали. Заклинаю тебя, Шкида, не верь словам Викниксора, ибо кто-кто, а он всегда надуть может.
Айвазовский поднял голову. Лицо сорокалетнего мужчины было мокро от слез. Жалость прошла, стало противно.
В «Заметках читателя» он посвящает ей такие строки:
– Подсолнух – наш герб. А теперь, дежурный, давай звонок в классы.
Когда оказалось, что хлеба у него больше, чем он мог расходовать, Слаенов начал самодурствовать. Он заставлял для своего удовольствия рабов петь и танцевать.
Когда все именуемое супом было съедено, принесли второе.
– Ладно, оставайся, – сказал Костец. – А ты? – обратился он к Янкелю.
Однако Горбушка остался тверд, лирических упражнений не оставлял и регулярно выпускал «Зори».
Вечером все от младшего до старшего ходили в город, смотрели иллюминацию, слушали музыку и толкались, довольные, в повеселевшей праздничной толпе.
– Он был… вроде графа… Служил у графа… кучером…
В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что выдавала Марья Федоровна – библиотекарша – по вторникам и четвергам.
– Да, я вас оставляю. За вас поручилась вся школа, а сюда я вас привез только для того, чтобы вы почистили помещение к приезду школы. Завтра она переезжает с дачи.
– Ну, – сказал Янкель, берясь за дверную ручку, – не поминайте лихом, братцы!..
– Да, если хочешь – это аристократия. Но аристократия не по крови, не наследственная, не паразитическая, а получившая свои привилегии по заслугам, добившаяся их честным трудом и примерным поведением.…
Объединяться вновь уже ни тому, ни другому но хотелось. Опротивели друг другу. И класс стал замечать, как, уткнувшись в бумажные листы, каждый за своей партой, снова зацарапали по бумаге Янкель и Япо…
– «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха…
Прочтя первый куплет, Викниксор помолчал, подумал и сказал:
Горбушка получил прозвище благодаря необычной форме своей головы. Черепная коробка его была сдавлена и шла острым хребтом вверх, действительно напоминая хлебную горбушку.
– Виктор Николаевич, почему у нас в школе нельзя организовать комсомол? Объясните…
Для пущей торжественности сламщики закрепляют свой союз крепким рукопожатием.
– Пантелеев! Ленька! – в скважину сказал Цыган. – Ты… этого… не сердись. А? Ты, понимаешь, извини нас. Ошибка, понимаешь, вышла.
И вот однажды по Шкиде пронесся слух, что Сова жарит на кухне какие-то необыкновенные лепешки. Было это в конце недели, когда все домашние запасы у ребят истощались и аппетит становился зверским. Осо…
– Камраден, битте, гебен зи мир айне цигаретте.
Эта статья больно уколола наркомбуза Безобразникова. На другой же день в редакцию газеты им были представлены проекты герба и памятника. Рисунок герба изображал разбитое стекло, из которого просовыва…
На увлекшегося чтением Пупкина набросились вылезшие из кустов разбойники. Связав беднягу вдоль и поперек толстенным канатом, они стащили его в свое логово и, бросив в подвал, ушли. Пупкин различными …
В глазах халдея потемнело. Он сорвал листок с твердым намерением показать его Викниксору.
За эти деяния Королева из колонии отправили к матери в Питер.
– Хряемте наверх. Подкупим дежурного и баста… Когда придем, говорите, что в уборную шли, завернули покурить.
Сам он схватил мешок с одного конца. Цыган впился пальцами в другой. С тяжелой пятипудовой ношей они побежали к забору.
Янкель и Пантелеев стояли опустив головы, не смотрели в глаза. Цекисты, сгрудившись у стола, дышали ровно и впивались взорами в обвиняемых…
Газета произвела большое впечатление. Читали ее несколько раз. Вызывал некоторое недоумение заголовок, представлявший собою нечто странное. По белому полю полукругом было расположено название «Ученик…
Ребята вдруг все сразу забегали, громко закричали, заметались. В этот момент распахнулась дверь и в спальню ворвалась Эланлюм.
Шершавый спит, но Эланлюм не сердится на него. Ей кажется, что она и без помощника уложила всех спать.
Теперь заинтересовался дымом и Янкель и тоже набросился на несчастного фельдшера:
Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять.
– А это ваш новый товарищ Ельховский Павел… Ельховский, – обратился он к новичку, – стань в ряды.
«Прошу меня не считать наместником. Избит».
– Почему сволочь? – удивился тот. Голос у него оказался тонким и каким-то необыкновенно писклявым.
Читали напечатанные бледным шрифтом статейки без подписи о методах воспитания в школе, потом шмыгали глазами по второму листку и изумленно гоготали:
– Нынче вышел манифест. Кто кому должен, тому крест, – продекламировал Янкель, вдруг разбив гнетущее молчание, и громкий хохот заглушил последние его слова.
В коридоре, когда ребята расходились по классам, Пантелеев подошел к новичку.
– Вы к нам заходите, в спальню побеседовать, когда младших уложите, – предложил Громоносцев.
Кастелянша Лимкор (Лимонная корочка) или Амвон (Американская вонючка) – старая дева, любящая подчас от скуки побеседовать с воспитанниками, – расспрашивает Купца о его жизни.
Вечер в Шкиде. – Тихие радости. – В погоне за крысой. – Танцкласс. – Власть народу.
Старшие занялись более культурным развлечением. Воробей, например, достал где-то длинную бечевку и, сделав петлю, вышел в столовую. Там он уселся около дыры в полу, разложил петлю и бросил кусок холо…
Однажды Викниксор представил ребятам нового воспитателя.
Удар пришелся кстати, и Викниксор невольно явился помощником Слаенова в борьбе с его противниками.
Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история, если бы по Шкиде не пронесся слух, что Пантелеев выпущен из изолятора. Через несколько минут он сам появился в классе. Лицо его, разукрашенное синяками и…
Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность.
Эланлюм смотрит на часы – четверть одиннадцатого. Она решает еще раз обойти здание, заходит в четвертый класс и застревает в дверях.
С этими словами он подошел к своей парте, загнул брюки и, помусолив ладонь, одним движением руки смыл страшную рану.
Уже предательски поблескивали робкие желтенькие листики на деревьях, и темными, слишком темными становились ночи.
Для меня эта книга – праздник, она подтверждает мою веру в человека, самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей».
«…На днях я прочитал замечательную книгу «Республика Шкид»… В этой книге авторы отлично, а порой блестяще рассказывают о том, что было пережито ими лично и товарищами их за время пребывания в школе… …
– Ну, так надо искать логова, где бы можно было кимарить.
Летний день для Шкиды утомителен. Слишком много движения, слишком много уроков, а кроме того, охота и выкупаться сходить, и поиграть в рюхи или в футбол. В результате к вечеру полная усталость. Спаль…
«Учетом» в Шкиде называлась устраиваемая несколько раз в году проверка знаний, полученных в классе.
– Да за что же, дядя Саша? – пробовал протестовать Японец, но дядя Саша уже вынимал карандаш и записную книжку, куда записывал замечания.
Лавра была последней ступенью исправительной системы. Отсюда было только две дороги: либо в тюрьму, либо назад в нормальный детдом.
Но шкидцы не были требовательны, а кроме того, зрелище, устроенное сламщиками, было тем конем, которому в зубы не смотрят. Поэтому сдержанными, но единодушными аплодисментами встретили шкидцы первый …
– Тьфу… – плюнул Купец. – Как баба какая-то, ревет. А еще халдей… У нас Бебэ и тот не заплакал бы. Таких только бить и надо.
Он развязал узелок. Вынул марксовский «Капитал».
Голодно было, но весело. Полюбил Гришка товарищей, полюбил могилки и совсем было забыл дом, как вдруг разразилось новое несчастье.
На отмели ребята отдыхали, валяясь на песке и издеваясь над Викниксором, который плавал, по шкидскому определению, «по-бабьи».
С первого же дня Джапаридзе, как самый развитой, примкнул к «верхам». Узнав, что в Шкиде издаются журналы, он заявил о своем желании издавать журнал «Шахматист». Вероятно, узрев в этом какую-либо для…
Улигании была объявлена война, и объявил ее не кто другой, как президент могущественной республики, Халдейской республики Шкид, – Викниксор.
– Не беспокойтесь, – ответил Янкель полным достоинства голосом. – Это не негры. У негров физиономии черные, а у этих товарищей самые обыкновенные.
– Эге! – восклицает Янкель. – Значит, благородного происхождения?
Викниксор стоял, облокотившись на шифоньерку. Молчал. Слушал. Эланлюм рассказывала:
Викниксор хмурил брови и отвечал, растягивая слова:
Маленькую республику захлестнул поток звуков, знамен, людей и солнца.
Десять пар глаз следили, как постепенно менялось лицо Викниксора: сперва брови удивленно прыгнули вверх и кончик носа опустился, потом тонкие губы сложились в негодующую гримасу, пенсне скорбно затре…
– Стой! – заорал Костя, прыгнув к парню и хватая его за руку. – Ни с места!
Класс молчал. Сидели подперев головы руками, смотрели на разгуливающего по комнате Викниксора и молчали.
– Эй, борода! Соплю подбери. В носу тает, – гаркает Купец на всю улицу.
– Ну, хорошо. Арию так арию. Я спою арию Ленского из оперы «Евгений Онегин». Ладно?
Тут Слаенов впервые почувствовал, что сделал крупный промах.
– Ах, так! – закричал Крокодил. – Так я вам замечание запишу в «Летопись». Мне Виктор Николаевич сказал: будут шалить – записывайте.
– А коса у тебя крепкая? – спросил он угрожающе.
К новому месту шкидцы привыкли быстро. Дача стояла на возвышенности; с одной стороны проходило полотно ораниенбаумского трамвая, а с трех сторон были парк и лес, видневшийся в долине.
Фонари уже погасли, луны не было, и звезды неярко мигали в просветах туч.
Подмерзшие лужи похрустывают под ногами.
Сошли по парадной лестнице вниз, к запасному выходу из швейцарской. Но двери, обычно закрываемые лишь на засов, были теперь заперты на ключ.
Кто-то веселым, картавящим на букве «л» голосом кричал кому-то:
Вот и мост. Костя добежал до сквера, беспокойно оглядывая скамьи, и вдруг радостно задрожал.
Слушает Гришка – мороз кожу выпузыривает, а не уходит – жалко оставить так историю, не узнав, чем кончится.
– Класс, встать! – гремит голос дяди Саши.
Паломничество в чужие огороды росло и ширилось, пока не охватило всю школу.
– Вы, ребята, со мной не пропадете. Мы будем работать дружно. Вот скоро я свяжусь с обсерваторией, так будем астрономию изучать.
Солнце ломало лучи о высокий остов флигеля и золотило верхние рамы окон.
Однако о себе, пожалуй, достаточно. Бессовестный и Бык тоже очень изменились внутренне и внешне. Бессовестный растолстел – не узнаете, если увидите, – и Бык тоже растолстел, хотя казалось, что при ег…
Ольга Афанасьевна – мягкая, тихая и добрая, пожалуй даже слишком добрая. Когда она представилась заведующему как преподавательница анатомии, он недоверчиво и недружелюбно посмотрел на нее и подумал, …
Позабыв достоинство и недоступность зава, Викниксор вместе с ребятами старательно подбирал строчки и рифмы.
Слаенов почувствовал тревогу и насторожился, но решил держаться до конца спокойно.
Правда, на Лорелее была обыкновенная короткая юбка и беленькая блузка, но Костя ничего не видел, кроме золотой короны на голове. Костя по причине плохого зрения не мог даже разглядеть ее лица.
Бурный такт песни закружил питомцев. Горбушка, сорвавшись с парты, вдруг засеменил посреди класса, отбивая русского.
– Идет, – коротко отвечает Черных. Оба летят в первое отделение. Там кучка любопытных уже дожидается их.
Цыган торжествовал, а слава поэта прочно укрепилась за ним несмотря на то, что газета после первого номера перестала существовать, а сам Громоносцев надолго оставил свои поэтические опыты.
– Это – кадетская форма, – отвечает Купец. – Я ведь до революции в кадетском учился. В Петергофском, потом в Орловском.
Тогда Воробей, набравшись храбрости, решительно заявляет:
Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кро…
Путь, но которому двигался Громоносцев к Шкиде, был длинный путь беспризорного. Пяти лет он потерял отца, а позже и мать. Без присмотра, живя у дальних родственников, исхулиганился, и родственники ре…
Янкель придвинул весы, поставил на чашку четверточную гирю, собираясь вешать, и вдруг изумился, глядя на Мамочкины манипуляции.
– Да, погодка что надо, – отвечает Пантелеев.
Лентяи вздохнули, четвертое же отделение рвалось к учебе и было радо.
Теплое чувство к морякам сохранилось у шкидцев, и особенно у Янкеля, у которого, кроме приятных воспоминаний, оставалась еще от этой встречи заграничная сигарета с узеньким золотым ободком.
Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи.
Так продолжался разгул Слаенова, а между тем нарастало недовольство.
Так кончились похождения великого ростовщика – одна из тяжелых и грязных страниц в жизненной книге республики Шкид.
Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки:
Ребята ожидали грозы, но ничуть не боялись ее. Они чувствовали себя правыми.
– В колонии, на Помойке. – Тоня рассмеялась и, видя, что Гришка не понимает, пояснила: – На Мойке. Это мы ее так – помойкой – прозвали… Там только одни девочки были, и мы всегда сами пилили дрова.
– Завтра учет, – начал Японец. – Мы должны выпустить учетный номер какого-либо издания.
– Ребята! – заорал он, давясь от смеха. – Ребятки! Янкеля девчонка спрашивает. Невеста.
Ребята остановились в растерянности, не зная, куда податься.
Ребята остановились. Викниксор подошел к Костецу и громко спросил:
Но хитрости не потребовалось. На кухне горел свет, тараканы бегали по выложенным кафелем стенам, и мерно тикали часы. Дежурный Воробей сидел у стола, положив голову на руки. Гужбан один прошел на кух…
Несмотря на то, что Горбушка был новичок, он уже прославился как вечный брюзга и ворчун, поэтому на его скульбу обычно никто не обращал внимания, а если долгое ворчанье надоедало ребятам, то они пост…
На уроках ребята уже открыто отказывались заниматься.
– Староста по кухне. Кого предлагаете? – возглашает Викниксор.
Нелегко было обуздать буйную ораву подростков, сызмала привыкших к вольной, кочевой, бесшабашной жизни. У каждого из них была своя, богатая приключениями биография, свой особый, выработанный в отчаян…
Девчонка выбирала конфеты, а сама поглядывала на Янкеля и тараторила не переставая.
Каждый раз, записав замечание, он выдавал записанному им воспитаннику бумажку такого содержания:
– Здорово вышло! – воскликнул восхищенный Янкель.
– Пора бы «Юнком» выпускать. Две недели газета не выходит. На собрании взгреют.
Но настоящую причину знал один Янкель: маленький красный уголек все время то потухал, то вспыхивал перед глазами.
– А хорошо, – лениво пробормотал Воробей, ворочаясь с боку на бок.
Если бы деятельность этой школы была и в самом деле всего только «педагогической неудачей», ее вряд ли поминали бы добром бывшие воспитанники.
– Хорошо, что хоть вопрос понял, – сказала она. – Еонин, – обратилась она к Японцу. – Вас ист даст? Антворте.
– Смачно! – воскликнул Ленька и принялся искать камень, чтобы не ударить лицом в грязь. Камня на крыше не оказалось, и Ленька полез через слуховое окно на чердак. Через минуту он вернулся с полным по…
– Не может быть, Виктор Николаевич! Я сам видел…
Остальные улицы менее шикарны. На них разместились рядовые граждане. В Японском квартале живет японский консул Ео-Нин и прочие японские граждане в лице новичка Нагасаки.
Так два года путешествовал он по американским штатам, а потом мать грустно сказала ему:
В ответ на это за обедом Викниксор в пространной речи пробовал доказать, что Ариков никуда не годен, что он только развращает учеников, и кончил тем, что подтвердил свое решение.
Придя в Шкиду, сламщики сразу поставили дело так, что остальные шесть шкетов боялись дохнуть без их разрешения, а заика Гога стал подобострастно прислуживать новым заправилам.
В самый разгар танцев, когда Шкида, единодушно закусив удила, дико отплясывала краковяк, ожесточенно притопывая дырявыми казенными сапогами, в дверях показался Викниксор.
– И мне не улыбается, – хмуро пробасил Пантелеев.
На другой день Янкелю и Японцу сообщили, что их зовет Викниксор.
– У меня меньше, – сказал он, – двадцать шесть штучек только.
Поздно вечером Янкель и Костя сидели в зале.
– Сами признались. Снисхождение требуется.
Однажды после уроков Гужбан зашел в четвертое отделение и позвал Цыгана:
Несмотря на воскресный день, порт работал. Около приземистых, широких, как киты, пакгаузов суетились грузчики, сваливая мешки с зерном. От движения ветра тонкий слой пыли не переставая серебрился в в…
– А ну, иди – попробуй! – наступал на новичка Цыган.
На первой странице Горбушкина издания по случаю бывшего месяца три назад спектакля красовался рисунок из пушкинского «Бориса Годунова».
В Шкиде лишь одному Тихикову удалось сохранить прозвище Адмирал, остальных переименовали в первый же день их прихода.
Дальше, вплотную к берегу, стоял немецкий пароход, прибывший с паровозами.
Минуту сидели молча, заложив руки за спины, и ерзали голодными глазами по входным дверям, ведущим в кухню.
– Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.
У Нарвских ворот переменили моторный вагон с дугой на маленький пригородный вагончик с роликом. Места в этом вагончике всем не хватило, и часть ребят перелезла на платформы.
Панькин отец, учитель начальной городской школы, принадлежал к числу тех людей, которых не любит начальство. Начальство не любит людей слишком умных, замкнутых и свободомыслящих. Панькин отец был умн…
Прибавили ряд заметок, и наконец прощальный номер вышел.
Громоносцев и Старолинский взобрались на невысокий деревянный забор, утыканный острыми гвоздями. Держаться на этих гвоздях было нелегко. Гужбан напряг мускулы и, подняв мешок, подал его товарищам.
– Люблю, – отвечает Купец. – Я всех животных люблю – и собак, и кошек, и людей.
День клонился к концу. Серые тучи бежали по небу, обгоняли одна другую и рассыпались мелкими каплями дождя.
– Ты хочешь сказать: следовательно, нужно издавать орган, через который мы можем говорить с Юнкомом?
Очевидно не надеясь на литературную осведомленность президента Гувера, Пантелеев считает нужным вполне серьезно пояснить:
За столом сидел Купец в каком-то старомодном сюртуке или в визитке и в широченных синих шароварах. Возле него восседала какая-то не то баба, не то дамочка. Определить социальную принадлежность этой о…
За эту историю их выгнали из столовой АРА, лишили американской шоколадной каши, маисового супа, какао и белых булок, а заодно и отпуска на целых два месяца.
Только двоих из всего класса не захватила общая лихорадка. Костя Финкельштейн и Янкель были, казалось, по-прежнему безмятежны. Костя Финкельштейн в это время увлекался поэтическими образами Генриха Г…
В большой школьной спальне было тихо. Изредка поскрипывала дверца электрического вентилятора да храпели воспитанники, каждый по-своему – кто с присвистом, кто хрипло, кто нежно и ровно. Угольная ламп…
– Ламца-дрица! – сказал он с грустью, потом плюнул на носок сапога и тихо заковылял прочь.
Учителя, выбившиеся из сил, убегали с половины урока.
– За что тебя пригнали? – спросил у него Купец, когда новенький, сменив домашнюю одежду на казенную, мрачный и насупившийся, прохаживался в коридоре.
Янкель и Косарь остановились перед дверью в коридор. Косарь, лениво потягиваясь, стукнул кулаком по двери, вызывая эконома, и вдруг широко раскрыл заспанные глаза.
Слаенов был маленький, кругленький шкет. Весь какой-то сдобный, лоснящийся. Даже улыбался он как-то сладко, аппетитно. Больше всего он был похож на сытого, довольного паучка.
Первой книге молодого автора редко удается пробить себе дорогу к широкой читательской аудитории. Еще реже выдерживает она испытание временем.
Косецкий побледнел. И, вдруг подскочив к Японцу, схватил его за шиворот:
– Видите ли, Виктор Николаевич. Одну пачку мы скурили сообща. Одна была лишняя, а одну… а одну вы ведь нашли, верно, сами. Да? Так вот это и была Громоносцева пачка.
– А я вас, чертенята, за налетчиков принял, – засмеялся он.
В те дни четвертое отделение увлекалось книгами Федора Сологуба. В одном из романов этого некогда известного писателя выведен женоподобный мальчик Саша Пыльников. Японец указал товарищам на сходство …
Остальные деньги они в тот же день прокутили – сходили в кино, закупили папирос, колбасы и хлеба.
Пыльников секунду боролся с собой. Он надулся, зачем-то потер щеку, потом взял Леньку за руку и сказал:
– Что же вы, дядя Володя, в самом деле? Пойдите узнайте, откуда дым.
Скандал произошел в людном месте. Кругом стояли и слушали рабы и одобрительно, хотя и боязливо, хихикали.
– Руки марать не стоит, – буркнул он и отошел.
– Вылезай, Япошка, – забеспокоился Янкель. – Запоролись, вылезай.
Редколлегия была в восторге и все время вертелась около толпы читающих шкидцев. Повесили номер в столовой. За обедом Викниксор в своей обычной речи отметил новый этап в жизни школы – появление «Зерка…
При его входе встало человек пять, остальные решили испытать отношение нового педагога к дисциплине и остались сидеть. Крокодил никому замечания не сделал, а, выложив из ящика груду разнокалиберных к…
– Вставай, пора… Все уже встали, чай идут пить.
И совсем уж недавно, совсем на днях, в нашу комнату ввалился огромный человек в непромокаемом пальто и высоких охотничьих сапогах. Лицо его, достаточно обросшее щетиной усов и бороды, показалось нам …
И опять так же внезапно Лорелея встала и пошла к выходу.
День начался сутолокой. В зале шла последняя, генеральная репетиция, в кухне готовился ужин гостям. В канцелярии стряпались пригласительные билеты и тут же раздавались воспитанникам, которые мчались …
Викниксор вслух перебрал ряд удачных и неудачных заметок и, увлекшись, продолжал:
Завоевал Косецкий доверие у старших с первого дня.
Своим открытием Янкель остался доволен и применил его и на следующий день.
Каждый старался утешить Цыгана, как мог.
До пятницы Шкида находилась в неведении. В пятницу вечером еще с семи часов в Белый зал потянулись шкидцы. Зал был полуосвещен. Сцену закрывал темный занавес, и за него до поры до времени никого не п…
– «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»…
Этот спич, произнесенный наскоро и несвязно, был встречен буквально громом аплодисментов и ревом «ура».
Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь:
«По-видимому, поэт Горбушенция – очень наблюдательный человек, недаром он подметил такое замечательное явление, как «все время из труб идет дым». Мы боимся одного: как бы не пошел дым из другого како…
– Вали, вали! – кричали вслед. – Поторапливайся!
В Шкиде, а особенно в четвертом отделении, он получает диктаторские полномочия и пользуется большим влиянием в делах, решающихся силой. Однокашники зовут его шутливо-почтительно Купа, а воспитатели –…
Воспитатель недоумевающе оглядел смеющихся и спросил:
Сашкец и Мефтахудын проводили их до ворот. Сашкец стоял, всунув рукав в рукав, и ежился.
– Пантелей, ты жрать не хочешь? – спросил Горбушка.
Размякли мозги у старших от тепла и бодрого жизнерадостного шума, совсем разложились ребята.
После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые плати…
Янкель чуть ли не на четвереньках подполз к халдею.
Часто улигане спрашивали президента своей республики Викниксора:
Когда товарищи, перетащив ларек на квартиру Сарры Соломоновны, на Екатерининский канал, возвращались в школу, Пантелеев сказал:
Всего лишь нескольким воспитателям удалось – да и то не сразу – найти верный тон в отношениях с питомцами Шкиды.
Все насторожились. Создалась тишина, мрачная, тяжелая тишина.
Ученики сидят скромно, разговаривают шепотом.
Основатели республики Шкид. – Воробышек в роли убийцы. – Сламщики. – Первые дни.
То тут, то там стали раздаваться голоса:
Королев с малых лет скитался по приютам. За это время его «личное дело» разбухло: каждый интернат давал ему свою характеристику…
– А может, он не пойдет, – робко высказал свои соображения Устинович среди всеобщего уныния. Все поняли, что под «ним» подразумевается Громоносцев, и втайне надеялись, что он не пойдет за Слаеновым.
Эконом говорил долго, – пожалуй, дольше, чем хотелось шкидцам.
Но жаловаться Козел не идет – фискалов в Шкиде не любят.
Шкида бушует, как разгневанная стихия, а потом также неожиданно утихает и снова входит в прежние границы.
Велико было его изумление, когда глазам его представилась следующая картина. За кустами на противоположной стороне дамбы сидел новичок, а с ним двое немецких моряков.
Немногие из начинающих писателей приходят в литературу с уже накопленным жизненным опытом, со своими наблюдениями и мыслями.
Опять никто не ответил. Воспитанники разбрелись по классу и не обращали внимания на воспитателя.
Третьеклассник Бессовестин, хорошо игравший на рояле и благодаря этому плохо учившийся, уселся за пианино.
Три месяца бесновалась республика Шкид, потом горячка стала постепенно утихать: как звезды на утренней заре, гасли один за другим «Мухоморы», «Клоуны», «Факелы», «Всходы» и другие газеты и журналы. Р…
– Что-о-о?! Как ты сказал? Какое я имею право?! Скотина! Каналья!
Тогда халдей лихорадочно бросился искать белье. Он обшарил соседние кусты, стараясь не высовываться из-за зелени, служившей ему прикрытием, но белья не было. В отчаянии он выпрямился, но тотчас же сн…
Завтра суббота – отпуск. Сегодня день самый скучный в неделе, но скуки нет – класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая п…
Но, пожалуй, еще больше могут сказать о Шкиде самые судьбы взращенных ею людей.
– Амебка! Халдей треклятый! Чего привязался, тупица деревянная!
Перед сном несколько человек пробрались к изолятору. Через замочную скважину сочился желтоватый свет пятисвечовой угольной лампочки.
Однако успехи Гришкины на первом же году кончились. Читать он научился, писать тоже. Он вдруг решил, что этого вполне довольно, и с яростью засел за «Пинкертонов». Никакие наказания и внушения не пом…
Весь класс сидит на партах. Вид у ребят заговорщицкий.
– Виктор Николаевич! Мы ничего не знаем. Вы нас обижаете! – раздался единодушный выкрик, но завшколой, не повышая голоса, повторил:
– Класс, садись! Убрать со столов бумагу и прочее лишнее и не относящееся к предмету.
– Правда? – воскликнула Тоня, покраснев от удовольствия. – Я похожа на мальчишку?.. Я даже курить могу. Дай-ка.
«Республика Шкид» перешагнула через десятилетия. Можно без преувеличения сказать: она стала одной из самых любимых и популярных книг современной молодежной читательской аудитории. Повесть переведена …
– Надо, братцы, найти способ завоевать и перетянуть массы на свою сторону.
– Давайте, Виктор Николаевич. Только… – замялся Косарь, – мы это не умеем. Может, вы сделаете?..
На Сергиевскую Старолинский попал, как и товарищи его, за воровство и в Шкиду пришел со скверной репутацией.
Обыкновенно к ораторским способностям Викниксора шкидцы относились сухо, сейчас же растрогались и долго кричали «ура».