Все цитаты из книги «Республика Шкид»
– Не помню, знаешь. Спроси у Эллы Андреевны. Она в будке.
Отзвенит звонок, но парты остаются по-прежнему занятыми, только крышки хлопают да изрезанные черные доски дрожат.
Лицо Викниксора налилось кровью. Можно было ожидать, что сейчас он закричит, затопает ногами. Но он не закричал, а спокойно и отчетливо, без всякого выражения, как будто делал диктовку, сказал:
– Ишь ты, гулевой. За вечерним чаем хлеба по четвертке дают, а ты мне сейчас осьмушку всучиваешь.
– Теперь этого не будет. Сейчас я изложу перед вами мой план. Школа должна идти в ногу с жизнью, а посему наш коллектив должен ввести у себя самоуправление.
У Кольки был зловещий вид. Взбитые волосы лезли на прямой лоб. Глаза хитро и дерзко выглядывали из-под темных бровей, а худая мускулистая фигура красноречиво утверждала, что силенок у него имеется в …
Наверно, вы удивлены, чем я счастлив, что хорошего я нашел здесь? Долго рассказывать, да и боюсь – не поймете вы ни черта, не сумею я рассказать всего. Действительно, первые два месяца жизнь в техник…
Песню никто не знал, но из вежливости подтягивали, пока Гога, ухарски тряхнув черной головой, не начинал играть «Яблочко» на «зубарях».
Штаб работал беспрерывно. Руководителями восстания оказались, по обыкновению, старшие: Цыган, Японец, Янкель и Воробей. Они по целым дням заседали, придумывая все новые и новые способы защиты любимог…
Янкель и Японец уже стали в строй. У дверей остался стоять незнакомый парнишка в серой куртке.
– Не можем, – скривив лицо, проговорил Японец. – У нас ноги болят.
Пал Ваныч твердо решил завоевать расположение ребят и скоро его действительно завоевал, да так крепко, что, когда пришел момент и поведение воспитателя педагогический совет признал недопустимым, Шкид…
– До свидания, дядя Саша. Мы уходим. Может, когда еще и встретимся…
– Да, грустно, конечно. Но ничего, еще увидитесь. Так надо. Они пошли жить.
Здравствуйте, сволочи! – Викниксор. – Бальзам от скуки. – Первый поэт республики. – Однокашник Блока. – Цыган в ореоле славы.
– За что, Виктор Николаевич?! Мы ничего не делали! Чего придираетесь-то! – хором заскулили наказанные, но Викниксор, почесав за ухом, не допускающим возражения тоном отрезал:
То одна, то другая сторона берет верх в этой борьбе. Иной раз кажется, что решающую победу одержал Викниксор, наконец-то нашедший путь к сердцам ребят или укротивший их вновь придуманными суровыми ме…
Но те словно не слышали и, стуча зубами от холода и возбуждения, твердили одно слово:
На столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли яства: яблочная шарлотка, бутерброды с колбасой и клюквенный морс, которым изобретательный Викниксор заменил новогоднее шампанское.
Мамочка, довольный, гордо оглядел столпившихся ребят, рассчитывая услышать похвалу, но те злобно заворчали. Им вовсе не хотелось кончать такое интересное развлечение.
– Пошел ты, – пробасил Купец, – не зевай, когда не надо.
– Ах, как я хотела бы быть мальчишкой. Я все время думаю об этом, – сказала печально Тоня. – Разве это жизнь? Вырастешь и замуж надо… Потом дети пойдут… Скучно…
Айвазовский встал, поставил ногу на скамейку парты и, закинув голову, начал:
Асси – халдей; голова въехала в плечи, он в ватном промасленном пальто. Карманы пальто взбухли… По слухам, в карманах кусочки хлеба, которые Асси собирает на ужин. Голос Асси звучит глухо, неслышно:
Пел Воробей. Песенка, грустная, тихая, тягучая, вплелась в мерный рокот колес.
Прозвенел звонок, кончилась перемена. В класс четвертого отделения вошел Косталмед, он же Костец.
– Ну, валяй как хочешь, – сказал он, надувшись и отходя в сторону.
Асси в классе. – Скука. – Карамзин и очко. – Эврика! – Идея Джапаридзе. – Лотерея-аллегри. – В отпуск. – Шкида моется. – «Оне Механизмус». – Тираж. – Печальный конец. – Казначей-растратчик. – Игорная…
Костя похолодел. Он слышал, как тихо вскрикнула Лорелея. Он уже ясно слышал грубую перебранку, глухой голос парня и выкрики незнакомки, причем голос незнакомки оказался не таким серебристым, каким он…
«Алексею Пантелееву. Присланные Вами частушки – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
Вечером, перед ужином, когда уже возвращались отпускники, в класс заглянул дежурный:
Стиснув зубы и скосив глаза, шкидцы прибавили шагу, с намерением проскочить мимо зловещей тени, но маневр не удался.
Это в те дни пела обводненская шпана песню:
Молодой педагог Пал Ваныч, тонконосый великан с лошадиной гривой, обладал в этом отношении большими способностями.
Викниксор сидел за столом и перебирал какие-то бумажки. Шпаргонцы остановились, выжидательно переминаясь с ноги на ногу, и нерешительно поглядывали на зава.
И вот однажды после уроков в класс четвертого отделения с шумом ворвался взволнованный и запыхавшийся третьеклассник Курочка. В руках он держал скомканный газетный лист.
Ели мороженое с безвкусными вафлями (на вафлях надписи – «Коля», «Валя», «Дуня»), ели яблоки, курили «Трехсотый «Зефир» и ругались с прохожими.
– Это что же значит? – проговорил Ленька. – Если не вставим стекла, так и совсем можем не являться? Так, что ли?
То и дело кто-нибудь нарушал тишину печальным вздохом и опять замирал и задумывался.
В это время впервые заговорило о себе и о своей эпохе поколение, выросшее в революционные годы.
Из-за груды кирпичей с револьвером в руках появился человек в серой шинели.
– Виктор Николаевич, ей-богу, мы выросли. Когда я пришел в школу, мне было тринадцать лет. Я многого не понимал. Десять уроков в день я истолковывал как наказание. Тогда мне казалось, что уроки и изо…
– Что же я тебе вынесу, дубина? Слопал все до спектакля, а теперь просишь.
У Бобра прошло чувство страха, и он, почуяв, что это не налетчик, бодро сказал;
Ботинки у него были новенькие, английские. Брат зимой привез, когда приезжал навещать.
– Приступим к выяснению результатов. Выберите контролеров.
Класс, хлопая крышками парт, поднимается. Лица у ребят такие, словно их только что разбудили.
Потом залез сам на забор и, прислушавшись, скомандовал:
– Хороший суп! Солидно подсадили куфарочку нашу, – отдуваясь, проговорил Косецкий, а Воробышек, деловито оглядев посудину, изрек:
– Уроки начинаются, – объяснил Воробей и добавил: – Теперь, Янкель, мы с тобой все время будем сидеть на этой парте. Хорошо?
– Пусти, Мефтахудын, поглядеть, – горячился Воробей.
Скоро Пал Ваныч стал своим парнем. Он добывал где-то билеты, водил воспитанников в театр, делился с ними школьными новостями, никого не наказывал, а главное – не проводил никаких занятий: устраивал «…
– Ишь, стерва, подлизывается к Викниксору, – злобно скулили ребята, поглядывая на ловкого фаворита, но тот и в ус не дул и по-прежнему увивался около зава.
Быстро сбежали по лестнице, татарин-дворник Мефтахудын открыл ворота, и ребята выскочили на Курляндскую.
Похмурившись немного, воспитатель перевернул страницу и продолжал чтение. Каждый раз, как он декламировал: «Кр-ро-кодил, кррро-кодил, Крррокодилович», стекла в классе дрожали от неудержимого, буйного…
Захватили по наволочке с подушек, решив набрать побольше.
– Врать, каналья? Врать, каналья? Неси табак! Неси табак!
Гришке вдруг захотелось показать свое лицо заведующему, показать, что оно в слезах и что слезы эти настоящие, как настоящее раскаяние.
– Ты что же это?.. Думаешь, я держиморда или вышибала какой? Я вовсе не обязан ходить и защищать твою поганую морду, а если ты еще раз обратишься ко мне, я тебя сам проучу! Сволота несчастная!
– Нет, – сказал он, – Маркса продавать не могу… Я лучше сапоги продам.
В четвертую перемену, перед обедом, Янкель забеспокоился: пропажа могла скоро открыться, а у него до сих пор под подушкой лежал табак. Подстегивали его и остальные, уже успевшие спрятать свою добычу.
Весна на крыше. – Вандалы. – Генрих Гейне. – Засыпались. – На гопе. – Мефтахудын в роли сыщика. – Золотой зуб и английские ботинки.
«За что же я ее тогда?» – с горечью думал Янкель, и едкая обида на ребят разъедала сердце. Ведь это из-за них он прогнал Тоню, а теперь они сами делали то же, и никто не смеялся над ними.
Тогда Слаенов, гордо посматривая на соседей, говорил:
– Вы чего смеетесь? Это очень интересная книга.
После обеда он в очень хорошем настроении отправился на прогулку, а когда пришел обратно в школу, на кухне его встретил новый староста.
Ребята так увлеклись беседой, что даже не заметили, как подошли заведующий с немкой.
– Э, да это долгая волынка, – вздыхал Янкель.
– Ты зачем здесь? – крикнула другая, курносая, воинственно размахивая лаптой.
Тоня бросилась к Янкелю как к защитнику. Янкель, взяв ее руку, беспомощно огляделся, ища выхода из адского хоровода.
Ольга Афанасьевна сумела привить ученикам любовь к занятиям и сделала бы много, если бы не тяжелая болезнь, заставившая се бросить на некоторое время Шкиду.
– Ну, гони долг-то! – настаивал Слаенов.
Цыган недоверчиво посмотрел на Слаенова.
– Ладно! Дураков поищи. Иди сам, если хочешь.
Н. К. Крупская увидела в жизнеописании республики Шкид черты дореволюционной бурсы. Отрицательно отозвался о педагогическом методе Викниксора А. С. Макаренко.
Десятки голов склонились над партами. Творят и печатают, рисуют и пишут.
– Засохни, Мамочка! Дело будет! – раздались возгласы.
– Скучно, – подтягивали в тон ему остальные. Все чаще и чаще собирались на вышке старшие и ругали кого-то за скуку.
– Сколько тебе лет? – спросила она у Якушки.
Купец выставил ногу вперед, руки заложил за спину. Остальные стали как попало. Большинство принялось подтягивать спустившиеся во время маршировки брюки, поправлять ремни, сморкаться и кашлять.
По-прежнему кругом стояла мертвая тишина.
– Собрание считаю закрытым. Между прочим, ребята, за последнее время вы что-то очень разбузились, поэтому я решил ввести для неисправимых изолятор. Поняли? А теперь – спать.
В табачном дыму расплывались силуэты людей.
– Ну ладно, – добродушно улыбнулся завшколой, – бог с вами… Развлекитесь.
– Что это с ним? – испуганно спросил Японец.
Вместе с картошкой появилась на свет и грязная, замусоленная наволочка.
– Живо принесите сюда! – скомандовал заведующий.
«Буржуем живет», – подумал он, увидев мягкие диваны и кресла, а на стенах фотографии в строгих черных рамках.
– Сорокин, – моргая глазами, ответил Воробышек.
По классам рассылались агитаторы, которые призывали шкидцев не подчиняться халдеям и срывать уроки.
Утром старшие ходили по пепелищу, с грустью поглядывая на обгорелые бревна, на почерневшие рамы и закоптелые стены. Разыскивали свои пожитки, стараясь откопать хоть что-нибудь. Бродили вместе с други…
Каждый вечер в маленькой канцелярии дробно стучала пишущая машинка. Это готовился руками самого Викниксора первый номер шкидской газеты.
Эконом еще ничего не подозревал. Как всегда ласково улыбаясь, он не спеша развешивал продукты и между делом справлялся о новостях в школе, говорил о хорошей погоде, о наступивших морозах и даже дал о…
Разговор так и не наладился. Тоня скоро ушла.
У Цыгана еще не было случая завоевать расположение товарищей, но он искал долго, упорно и наконец нашел.
Для того чтобы победить, нужно было переменить тактику, и он ее переменил.
И вот пришла Мирра Борисовна, полная, жизнерадостная еврейка. Она пришла пасмурным осенним вечером, когда в классе царила скука, и сразу расшевелила ребят.
Слушает Гришка – мороз кожу выпузыривает, а не уходит – жалко оставить так историю, не узнав, чем кончится.
– Аристократия, одним словом, – с ехидным смешком выкрикнул с места Япошка.
– Ну и сволочь же, – прошипел Пантелеев.
– Приступим к технической части. Надо составить каталог.
Солнце, как и раньше, улыбалось широкой приветливой улыбкой, в воздухе играла весна, но на крыше почему-то стало неуютно; уже не хотелось валяться на скате и прижиматься щекой к плюшу.
– Все равно… Пока полного исправления не достигнете, нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете – можете и в комсомол, и в партию записываться.
– Подсолнух – наш герб. А теперь, дежурный, давай звонок в классы.
– А знаете, ребята, нам следовало бы обзавестись своим школьным гимном.
А в Шкиде рыжая немка Эланлюм, обозлившись на бузил-старшеклассников, кричала, по немецкой привычке проглатывая букву «х»:
– Да, пол деревянный, – машинально поддакнул халдей.
– Ну, что? Мировая? – спросил Цыган, протягивая новичку руку.
– Неохота, – так же равнодушно ответил Слаенов.
– Без чаю? Ну ладно! Мы тебе так испортим аппетит, что у тебя и обед не полезет в рот, – заключил он злорадно.
Однако Горбушка остался тверд, лирических упражнений не оставлял и регулярно выпускал «Зори».
Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной краской, красовался заголовок:
– Бузил… дома, – басит Офенбах. – Меня мильтоны вели, так бы не пошел.
Пантелеев вскочил, покраснел, уронил книгу и, не сдерживая волнения, выбежал из класса.
– Извиняюсь, – говорил он воспитаннику, который из юмористических побуждений наступал ему на ногу.
– Ну, так надо искать логова, где бы можно было кимарить.
Как назло, сегодня отсутствовало около десяти человек приходящих, и Янкель уже высчитал, что в общей сложности от них он получил около фунта убытку: обвешивать можно было только присутствующих.
– Дурак. Нервный какой! Что же делать – без гамзы ведь далеко не уедешь. Здесь нам, что ли, фильмы ставить?
– Ребята, у нас случилось крупное безобразие!
Случай с немцами выдвинул Еонина сразу, и то обстоятельство, что старшие шли с ним рядом, показало, что новичок попадает в «верхушку» Шкиды.
– Тссс… – прошипел Гужбан, и видно было, как в темноте блеснули стиснутые белые зубы.
Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять.
– Народ! О великий шкидский народ! Ты ослеп. Тебя околдовали. Заклинаю тебя, Шкида, не верь словам Викниксора, ибо кто-кто, а он всегда надуть может.
Этот тюлений жир был гордостью Викниксора, и, когда ребята возмущались, он начинал поучать:
Такое настроение у воспитанников бывает редко, и Эланлюм чрезвычайно рада, что это случилось как раз в ее дежурство.
– Да, Виктор Николаевич. Договариваемся о завтрашних занятиях. Сейчас пойдем спать.
Голодно было, но весело. Полюбил Гришка товарищей, полюбил могилки и совсем было забыл дом, как вдруг разразилось новое несчастье.
Решительно всем захотелось иметь по четвертке табаку, и, уже забыв о предосторожностях, спальня сорвалась и, как на состязаниях, помчалась в заветную комнату…
– Тьфу… – плюнул Купец. – Как баба какая-то, ревет. А еще халдей… У нас Бебэ и тот не заплакал бы. Таких только бить и надо.
В глазах халдея потемнело. Он сорвал листок с твердым намерением показать его Викниксору.
Десять пар глаз следили, как постепенно менялось лицо Викниксора: сперва брови удивленно прыгнули вверх и кончик носа опустился, потом тонкие губы сложились в негодующую гримасу, пенсне скорбно затре…
В классе не шумно, но и не тихо, – голоса сливаются в неровный гул…
Эланлюм смотрит на часы – четверть одиннадцатого. Она решает еще раз обойти здание, заходит в четвертый класс и застревает в дверях.
Когда оказалось, что хлеба у него больше, чем он мог расходовать, Слаенов начал самодурствовать. Он заставлял для своего удовольствия рабов петь и танцевать.
Лицо его нахмурилось, и, подозвав воспитателя, он проговорил:
Летний день для Шкиды утомителен. Слишком много движения, слишком много уроков, а кроме того, охота и выкупаться сходить, и поиграть в рюхи или в футбол. В результате к вечеру полная усталость. Спаль…
– Вот так да, – искренне удивился Черных. Потом подумал и сказал: – Все равно, раздевайся и лезь, а то ребята засмеют. Да ты не бойся, здесь мелко.
– «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха…
… – А почему вы школу зовете Шкид? – спрашивал Колька на уроке, заинтересованный странным названием.
Поздно приходил домой и, закутавшись, сразу валился на свой сундук спать.
Отряд из двадцати человек молча прошел в Улиганштадт и выстроился на площади Бузы.
– Громоносцев, без обеда завтра! – донеслось из-за двери, и тотчас послышались удаляющиеся шаги.
Янкелю и Японцу выдали белье и велели собираться. Серое, тусклое утро стояло за окном, накрапывал дождь, но когда одетые в пальто и сапоги ребята уложили свои пожитки и вышли на веранду, вся Шкида до…
Ребята вдруг все сразу забегали, громко закричали, заметались. В этот момент распахнулась дверь и в спальню ворвалась Эланлюм.
– Идея, – сказал Японец. – Пиши: «Изящные часы-будильник «Ohne Mechanismus».
Он развязал узелок. Вынул марксовский «Капитал».
В воздухе запахло комедией. Янкель подмигнул ребятам и ответил:
Класс молчал и оглядывал новичка. С виду Гришка, несмотря на свои светлые волосы, напоминал еврея, и особенно бросался в глаза его нос, длинный и покатый, с загибом у кончика.
Воспитанники школы для дефективных, так долго не признававшие никаких законов и не ладившие с милицией и угрозыском, чувствовали себя, однако, советскими гражданами, детьми революции.
А все-таки что-то еще не использовано. Что же?!
– Что делать? В баню идти, вот что. Все уже собрались, а ты тут прохлаждаешься. Не думай, что ты здесь можешь делать что хочешь… Пожалуйста, не рассуждай, а марш наверх!
С того же дня они начали собирать бумагу… Первым долгом собрали все старые, исписанные тетради и газеты. Оказалось не так много – четверть фунта всего. За неделю скопили двенадцать фунтов.
«Прошу меня не считать наместником. Избит».
Но шкидцы не были требовательны, а кроме того, зрелище, устроенное сламщиками, было тем конем, которому в зубы не смотрят. Поэтому сдержанными, но единодушными аплодисментами встретили шкидцы первый …
– А и правда, – призадумался Янкель. – Давай попробуем, – может быть, от этого приблизится срок осуществления нашей идеи, – улыбнулся он.
Цыган торжествовал, а слава поэта прочно укрепилась за ним несмотря на то, что газета после первого номера перестала существовать, а сам Громоносцев надолго оставил свои поэтические опыты.
Вечер в Шкиде. – Тихие радости. – В погоне за крысой. – Танцкласс. – Власть народу.
В коридоре, когда ребята расходились по классам, Пантелеев подошел к новичку.
Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен.
– А коса у тебя крепкая? – спросил он угрожающе.
– Сволочи, секим башка… Дождетесь Виктыр Николаича.
Держась за руки, они на ощупь вышли в зал. Янкель открыл на минуту глаза и сквозь жуткий мрак увидел едва мерцающий глазок лампочки.
Пошли по знакомым улицам. В городе осень чувствовалась еще больше. Панели потемнели от дождя и грязи, с крыш капала вода, хотя дождя уже не было.
Об уходе сламщиков Шкида узнала только через два дня, когда Янкель и Пантелеев пришли со склада губоно с выпускным бельем, или с «приданым», как называли его шкидцы. На складе они получили новенькие …
«Сильно развитые в нем привычки курить, лакомиться и т.д. довели его до пути легкого раздобывания средств и предметов потребления для удовлетворения этих потребностей, в силу чего, конечно, он стал п…
– Нынче вышел манифест. Кто кому должен, тому крест, – продекламировал Янкель, вдруг разбив гнетущее молчание, и громкий хохот заглушил последние его слова.
В те дни четвертое отделение увлекалось книгами Федора Сологуба. В одном из романов этого некогда известного писателя выведен женоподобный мальчик Саша Пыльников. Японец указал товарищам на сходство …
Когда все именуемое супом было съедено, принесли второе.
Однажды Викниксор представил ребятам нового воспитателя.
Могучего быкообразного Купца выволокли на площадь. Там собралось все население города. Курочка вышел на середину площади, взобрался на памятник Бузе, сделанный из двух табуретов, и сказал:
Однако о себе, пожалуй, достаточно. Бессовестный и Бык тоже очень изменились внутренне и внешне. Бессовестный растолстел – не узнаете, если увидите, – и Бык тоже растолстел, хотя казалось, что при ег…
Панькин отец, учитель начальной городской школы, принадлежал к числу тех людей, которых не любит начальство. Начальство не любит людей слишком умных, замкнутых и свободомыслящих. Панькин отец был умн…
– Крысу поймали! – радостно выкрикнул Мамочка.
– Не беспокойтесь, – ответил Янкель полным достоинства голосом. – Это не негры. У негров физиономии черные, а у этих товарищей самые обыкновенные.
– Вот чумичка. Что! Пойди-ка к канцелярии, Позек-сай, газету выпустили школьную. «Ученик» называется.
Горбушка получил прозвище благодаря необычной форме своей головы. Черепная коробка его была сдавлена и шла острым хребтом вверх, действительно напоминая хлебную горбушку.
В «Заметках читателя» он посвящает ей такие строки:
В другом углу слышен визг поэта Финкельштейна. Это Купец собирает материал для своего «Пулемета».
Прочтя первый куплет, Викниксор помолчал, подумал и сказал:
– Пора бы «Юнком» выпускать. Две недели газета не выходит. На собрании взгреют.
– Да, звал. – Викниксор строго поглядел на Савушку и, указав на тетрадь, спросил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
Между тем Купец, не имея мужества отступить от роли, продолжал заунывно взывать:
Викниксор хмурил брови и отвечал, растягивая слова:
Лавра была последней ступенью исправительной системы. Отсюда было только две дороги: либо в тюрьму, либо назад в нормальный детдом.
Влажный туман наползает с поля. А трамвай все идет по прямым, затуманившимся рельсам, и остаются где-то сзади обрывки песни.
– Ну да, – недоверчиво протянул Янкель. – А как по ночам болтали, не помнишь?
– В колонии, на Помойке. – Тоня рассмеялась и, видя, что Гришка не понимает, пояснила: – На Мойке. Это мы ее так – помойкой – прозвали… Там только одни девочки были, и мы всегда сами пилили дрова.
Кастелянша Лимкор (Лимонная корочка) или Амвон (Американская вонючка) – старая дева, любящая подчас от скуки побеседовать с воспитанниками, – расспрашивает Купца о его жизни.
Пыл разглагольствования внезапно сошел с Леньки… Он вдруг ни с того ни с сего насторожился и, пробормотав: «Кажется, Япошка зовет» – быстрыми шагами пошел со двора.
– Смачно! – воскликнул Ленька и принялся искать камень, чтобы не ударить лицом в грязь. Камня на крыше не оказалось, и Ленька полез через слуховое окно на чердак. Через минуту он вернулся с полным по…
Вечером все от младшего до старшего ходили в город, смотрели иллюминацию, слушали музыку и толкались, довольные, в повеселевшей праздничной толпе.
– Да, погодка что надо, – отвечает Пантелеев.
– Попробуй пройти к Семену Ивановичу, к кладовой. Дыму много. Возьми подушку.
– Почему сволочь? – удивился тот. Голос у него оказался тонким и каким-то необыкновенно писклявым.
– Элла Андреевна! А как правильно: «ди фенстер» или «дас фенстер»?
Так продолжался разгул Слаенова, а между тем нарастало недовольство.
– А что? Конечно, остроумная. Начнем копить сейчас же, с этой минуты. Глядишь, к выходу и накопим изрядную сумму.
В самый разгар танцев, когда Шкида, единодушно закусив удила, дико отплясывала краковяк, ожесточенно притопывая дырявыми казенными сапогами, в дверях показался Викниксор.
Айвазовский поднял голову. Лицо сорокалетнего мужчины было мокро от слез. Жалость прошла, стало противно.
Нелегко было обуздать буйную ораву подростков, сызмала привыкших к вольной, кочевой, бесшабашной жизни. У каждого из них была своя, богатая приключениями биография, свой особый, выработанный в отчаян…
Подмерзшие лужи похрустывают под ногами.
Шершавый спит, но Эланлюм не сердится на него. Ей кажется, что она и без помощника уложила всех спать.
– А хорошо, – лениво пробормотал Воробей, ворочаясь с боку на бок.
Дальше, вплотную к берегу, стоял немецкий пароход, прибывший с паровозами.
Для зубарей важно было иметь слух и хорошие зубы, остальное приходило само собой. Техника этого дела была такая. Играли на верхних зубах, выщелкивая мотив ногтями четырех пальцев, а иногда и восьми п…
Викниксор стоял, облокотившись на шифоньерку. Молчал. Слушал. Эланлюм рассказывала:
Налет проводили организованно. Цыган, Японец и Янкель на цыпочках пробрались на кухню, а Косецкий прошел по всем комнатам дачи и, вернувшись, легким свистом дал знать, что все спокойно.
Бурный такт песни закружил питомцев. Горбушка, сорвавшись с парты, вдруг засеменил посреди класса, отбивая русского.
Улигании была объявлена война, и объявил ее не кто другой, как президент могущественной республики, Халдейской республики Шкид, – Викниксор.
– И мне не улыбается, – хмуро пробасил Пантелеев.
Читали напечатанные бледным шрифтом статейки без подписи о методах воспитания в школе, потом шмыгали глазами по второму листку и изумленно гоготали:
Сам он схватил мешок с одного конца. Цыган впился пальцами в другой. С тяжелой пятипудовой ношей они побежали к забору.
– Булка белая… еще булка… кусок сахару… хлеб… Да тут целый склад огрызков.
– Поздно вспомнил, – сказала она тихо. – Все кончено.
– А это новый журнал «Комар». Еженедельный. Выходит, как «Огонек» или «Красная панорама», раз в неделю и даже чаще.
Тут Слаенов впервые почувствовал, что сделал крупный промах.
– Вылезай, Япошка, – забеспокоился Янкель. – Запоролись, вылезай.
Гришка в самозабвении, затаив дыхание, носился с прославленным американским сыщиком по следам неуловимых убийц, взломщиков и похитителей детей или с помощником гениального следопыта Бобом Руландом пу…
Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность.
– Класс, встать! – гремит голос дяди Саши.
– А сейчас что? Не могу я, Янкель, ждать… Честное слово.
Напившись чаю, сламщики, по совету товарищей, пошли к заведующему.
Газета произвела большое впечатление. Читали ее несколько раз. Вызывал некоторое недоумение заголовок, представлявший собою нечто странное. По белому полю полукругом было расположено название «Ученик…
Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи.
– Идет, – коротко отвечает Черных. Оба летят в первое отделение. Там кучка любопытных уже дожидается их.
На уроках ребята уже открыто отказывались заниматься.
Теперь заинтересовался дымом и Янкель и тоже набросился на несчастного фельдшера:
– Ну, хорошо. Арию так арию. Я спою арию Ленского из оперы «Евгений Онегин». Ладно?
Воспитатель недоумевающе оглядел смеющихся и спросил:
К новому месту шкидцы привыкли быстро. Дача стояла на возвышенности; с одной стороны проходило полотно ораниенбаумского трамвая, а с трех сторон были парк и лес, видневшийся в долине.
«Зубари», или «зубарики», были любимой музыкой в Шкиде, и всякий новичок прежде всего старательно и долго изучал это сложное искусство, чтобы иметь право участвовать в общих концертах.
– Эй, борода! Соплю подбери. В носу тает, – гаркает Купец на всю улицу.
Япончик – журналист серьезный, с «направлением». Япончику не нравится обычный еженедельный ученический журнал, освещающий жизнь и быт школы в стихах и рассказах. Нет, Япончик мечтает из «Зеркала» сде…
Янкель бросился на свою парту и, отдуваясь, протянул:
Однако же считать всю деятельность Шкиды сплошной педагогической неудачей было бы едва ли справедливо, хоть у талантливого, но не всегда последовательного Викниксора не было той стройной и тщательно …
Слаенов почувствовал тревогу и насторожился, но решил держаться до конца спокойно.
– Довольно. С завтрашнего дня ни одной картошки с чужих огородов. А сегодня… Сегодня надо сходить в последний раз.
Для пущей торжественности сламщики закрепляют свой союз крепким рукопожатием.
За эту историю их выгнали из столовой АРА, лишили американской шоколадной каши, маисового супа, какао и белых булок, а заодно и отпуска на целых два месяца.
– Он был… вроде графа… Служил у графа… кучером…
На отмели ребята отдыхали, валяясь на песке и издеваясь над Викниксором, который плавал, по шкидскому определению, «по-бабьи».
Он хочет продолжать, но не находит слов. Да и без слов все ясно. Он достает из парты комплект «Зеркала» и раскладывает его по партам. Двадцать пять номеров пестрой лентой раскинулись на черном крашен…
– Ах, так! – закричал Крокодил. – Так я вам замечание запишу в «Летопись». Мне Виктор Николаевич сказал: будут шалить – записывайте.
Очевидно не надеясь на литературную осведомленность президента Гувера, Пантелеев считает нужным вполне серьезно пояснить:
Первой книге молодого автора редко удается пробить себе дорогу к широкой читательской аудитории. Еще реже выдерживает она испытание временем.
Тогда халдей лихорадочно бросился искать белье. Он обшарил соседние кусты, стараясь не высовываться из-за зелени, служившей ему прикрытием, но белья не было. В отчаянии он выпрямился, но тотчас же сн…
– Ну, – сказал Янкель, берясь за дверную ручку, – не поминайте лихом, братцы!..
Теплое чувство к морякам сохранилось у шкидцев, и особенно у Янкеля, у которого, кроме приятных воспоминаний, оставалась еще от этой встречи заграничная сигарета с узеньким золотым ободком.
– Староста по кухне. Кого предлагаете? – возглашает Викниксор.
Поздно вечером Янкель и Костя сидели в зале.
Паломничество в чужие огороды росло и ширилось, пока не охватило всю школу.
– Да, друг мой, ты прав, – заключил Пантелеев, снисходительно улыбаясь.
Девчонка выбирала конфеты, а сама поглядывала на Янкеля и тараторила не переставая.
Для меня эта книга – праздник, она подтверждает мою веру в человека, самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей».
Минуту сидели молча, заложив руки за спины, и ерзали голодными глазами по входным дверям, ведущим в кухню.
Этот спич, произнесенный наскоро и несвязно, был встречен буквально громом аплодисментов и ревом «ура».
– А это ваш новый товарищ Ельховский Павел… Ельховский, – обратился он к новичку, – стань в ряды.
На увлекшегося чтением Пупкина набросились вылезшие из кустов разбойники. Связав беднягу вдоль и поперек толстенным канатом, они стащили его в свое логово и, бросив в подвал, ушли. Пупкин различными …
Объединяться вновь уже ни тому, ни другому но хотелось. Опротивели друг другу. И класс стал замечать, как, уткнувшись в бумажные листы, каждый за своей партой, снова зацарапали по бумаге Янкель и Япо…
Остальные улицы менее шикарны. На них разместились рядовые граждане. В Японском квартале живет японский консул Ео-Нин и прочие японские граждане в лице новичка Нагасаки.
– Молодец Янкель! – восхищались ребята. – Как отбрил.
– Хлеб, – прошептал Дзе, – хлеб, сахар… все…
– Это неслыханно! Это самое подлое и низкое преступление. Обворовывать своих же товарищей. Брать от них последний кусок хлеба. Это гадко!
День начался сутолокой. В зале шла последняя, генеральная репетиция, в кухне готовился ужин гостям. В канцелярии стряпались пригласительные билеты и тут же раздавались воспитанникам, которые мчались …
Уже предательски поблескивали робкие желтенькие листики на деревьях, и темными, слишком темными становились ночи.
– Савин, в изолятор! – загремел голос заведующего, но это еще больше раззадорило воспитанника.
На первой странице Горбушкина издания по случаю бывшего месяца три назад спектакля красовался рисунок из пушкинского «Бориса Годунова».
Зажурчали колеса, скрипнули рельсы, и снова понеслись вагоны, увозя стадо молодых шпаргонцев.
Класс молчал. Сидели подперев головы руками, смотрели на разгуливающего по комнате Викниксора и молчали.
– Виктор Николаевич, почему у нас в школе нельзя организовать комсомол? Объясните…
– Хряемте наверх. Подкупим дежурного и баста… Когда придем, говорите, что в уборную шли, завернули покурить.
Но жаловаться Козел не идет – фискалов в Шкиде не любят.
Маленькую республику захлестнул поток звуков, знамен, людей и солнца.
– Ах вы, губошлепы проклятые! Ужо я вам задам.
Янкель придвинул весы, поставил на чашку четверточную гирю, собираясь вешать, и вдруг изумился, глядя на Мамочкины манипуляции.
Размякли мозги у старших от тепла и бодрого жизнерадостного шума, совсем разложились ребята.
И опять так же внезапно Лорелея встала и пошла к выходу.
Когда-то в городе, сидя за уроками, они предавались мечтам о теплом лете, а теперь не знали, как убить время.
– Хорошо, что хоть вопрос понял, – сказала она. – Еонин, – обратилась она к Японцу. – Вас ист даст? Антворте.
– Вы, ребята, со мной не пропадете. Мы будем работать дружно. Вот скоро я свяжусь с обсерваторией, так будем астрономию изучать.
За эти деяния Королева из колонии отправили к матери в Питер.
Ребята остановились. Викниксор подошел к Костецу и громко спросил:
– Амебка! Халдей треклятый! Чего привязался, тупица деревянная!
Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кро…
После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые плати…
Велико было его изумление, когда глазам его представилась следующая картина. За кустами на противоположной стороне дамбы сидел новичок, а с ним двое немецких моряков.
Немногие из начинающих писателей приходят в литературу с уже накопленным жизненным опытом, со своими наблюдениями и мыслями.
– Эге! – восклицает Янкель. – Значит, благородного происхождения?
Костя любил только Гейне и сквер у Калинкина моста.
На Сергиевскую Старолинский попал, как и товарищи его, за воровство и в Шкиду пришел со скверной репутацией.
В большой школьной спальне было тихо. Изредка поскрипывала дверца электрического вентилятора да храпели воспитанники, каждый по-своему – кто с присвистом, кто хрипло, кто нежно и ровно. Угольная ламп…
– Ешь, ешь. У нас в этом отношении благополучно. Шамовки хватает.
Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь:
– Да, если хочешь – это аристократия. Но аристократия не по крови, не наследственная, не паразитическая, а получившая свои привилегии по заслугам, добившаяся их честным трудом и примерным поведением.…
– Стой! – заорал Костя, прыгнув к парню и хватая его за руку. – Ни с места!
– Довольно прилично, – заключил критически Япончик, потом скомандовал:
Товарищи усаживаются к окну. Джапаридзе закуривает и, затягиваясь, осторожно пускает дым по стене.
Сашкец и Мефтахудын проводили их до ворот. Сашкец стоял, всунув рукав в рукав, и ежился.
Несмотря на воскресный день, порт работал. Около приземистых, широких, как киты, пакгаузов суетились грузчики, сваливая мешки с зерном. От движения ветра тонкий слой пыли не переставая серебрился в в…
Но, пожалуй, еще больше могут сказать о Шкиде самые судьбы взращенных ею людей.
Кто-то веселым, картавящим на букве «л» голосом кричал кому-то:
С первого же дня Джапаридзе, как самый развитой, примкнул к «верхам». Узнав, что в Шкиде издаются журналы, он заявил о своем желании издавать журнал «Шахматист». Вероятно, узрев в этом какую-либо для…
– Что-о-о?! Как ты сказал? Какое я имею право?! Скотина! Каналья!
Правда, на Лорелее была обыкновенная короткая юбка и беленькая блузка, но Костя ничего не видел, кроме золотой короны на голове. Костя по причине плохого зрения не мог даже разглядеть ее лица.
В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что выдавала Марья Федоровна – библиотекарша – по вторникам и четвергам.
Пыльников секунду боролся с собой. Он надулся, зачем-то потер щеку, потом взял Леньку за руку и сказал:
Белье, сияя своей белизной, тихо покоилось на высоченном дереве.
После, в компании Воробья и Голого Барина, они ходили в Екатерингоф, купались, смотрели на карусели, толкались в шумной веселой толпе гуляющих и пришли в школу прямо к вечернему чаю.
– Ты хочешь сказать: следовательно, нужно издавать орган, через который мы можем говорить с Юнкомом?
Солнце ломало лучи о высокий остов флигеля и золотило верхние рамы окон.
Редколлегия была в восторге и все время вертелась около толпы читающих шкидцев. Повесили номер в столовой. За обедом Викниксор в своей обычной речи отметил новый этап в жизни школы – появление «Зерка…
– Ламца-дрица! – сказал он с грустью, потом плюнул на носок сапога и тихо заковылял прочь.
Придя в Шкиду, сламщики сразу поставили дело так, что остальные шесть шкетов боялись дохнуть без их разрешения, а заика Гога стал подобострастно прислуживать новым заправилам.
Эконом говорил долго, – пожалуй, дольше, чем хотелось шкидцам.
– Хорошо, – сказал Викниксор. – Я приму вас штатным воспитателем; но, кроме того, нам нужен преподаватель рисования… Вы могли бы?..
– Ладно, оставайся, – сказал Костец. – А ты? – обратился он к Янкелю.
Серенький, скучный день проходил тускло, и поэтому поминутно брызгающая красными искрами печка с веселыми язычками пламени всегда собирала вокруг себя всю школу. Усевшись в кружок, ребята рассказывал…
Опять молчание. Заговорщики смущенно заерзали, смущение проникло и в зрительный зал. Зрители заинтересовались упрямой Матреной, которая с таким упорством не откликалась на зов хозяина, и затаив дыхан…
Ребята остановились в растерянности, не зная, куда податься.
Вот и мост. Костя добежал до сквера, беспокойно оглядывая скамьи, и вдруг радостно задрожал.
Старшие занялись более культурным развлечением. Воробей, например, достал где-то длинную бечевку и, сделав петлю, вышел в столовую. Там он уселся около дыры в полу, разложил петлю и бросил кусок холо…
– Это – кадетская форма, – отвечает Купец. – Я ведь до революции в кадетском учился. В Петергофском, потом в Орловском.
Каждый старался утешить Цыгана, как мог.
Штаб работал, придумывая все новые средства для поражения халдеев. Заседали целыми днями, разрабатывая стратегические планы борьбы.
Только двоих из всего класса не захватила общая лихорадка. Костя Финкельштейн и Янкель были, казалось, по-прежнему безмятежны. Костя Финкельштейн в это время увлекался поэтическими образами Генриха Г…
Тихо в школе, никто не бегает в залах, никто не катается на дверях и перилах, никто не дерется, все заняты делом.
– «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»…
– Руки марать не стоит, – буркнул он и отошел.
– Надо, братцы, найти способ завоевать и перетянуть массы на свою сторону.
– Пантелей, ты жрать не хочешь? – спросил Горбушка.
– Да я совсем но Янкель, – протестовал Гришка, но Воробей только махнул рукой.
Не смевший пикнуть в присутствии Купца Крокодил беспрекословно согласился.
Громоносцев и Старолинский взобрались на невысокий деревянный забор, утыканный острыми гвоздями. Держаться на этих гвоздях было нелегко. Гужбан напряг мускулы и, подняв мешок, подал его товарищам.
Всего лишь нескольким воспитателям удалось – да и то не сразу – найти верный тон в отношениях с питомцами Шкиды.
Тогда Воробей, набравшись храбрости, решительно заявляет:
– Вали, вали! – кричали вслед. – Поторапливайся!
Фонари уже погасли, луны не было, и звезды неярко мигали в просветах туч.
Викниксор сидел у стола, надвинув на глаза картонный козырек, и читал. Подняв козырек, он поглядел на ребят.
В ответ на это за обедом Викниксор в пространной речи пробовал доказать, что Ариков никуда не годен, что он только развращает учеников, и кончил тем, что подтвердил свое решение.
Часто улигане спрашивали президента своей республики Викниксора:
Учителя, выбившиеся из сил, убегали с половины урока.
– Что же вы, дядя Володя, в самом деле? Пойдите узнайте, откуда дым.
Колька и сам не поверил, когда увидел свои стихи рядом с большой статьей Викниксора, но под стихами стояло: «Ник. Громоносцев». Оставалось верить и торжествовать.
Все насторожились. Создалась тишина, мрачная, тяжелая тишина.
Опять никто не ответил. Воспитанники разбрелись по классу и не обращали внимания на воспитателя.
Давал ему Барин лимончики. Жалко, что ли, когда их в кармане сто штук!..
– Сволочи. Это новички сперли, не иначе. Наши ребята не способны теперь на это.
– А я вас, чертенята, за налетчиков принял, – засмеялся он.
Сошли по парадной лестнице вниз, к запасному выходу из швейцарской. Но двери, обычно закрываемые лишь на засов, были теперь заперты на ключ.
– Сами признались. Снисхождение требуется.
Викниксор вслух перебрал ряд удачных и неудачных заметок и, увлекшись, продолжал:
Третьеклассник Бессовестин, хорошо игравший на рояле и благодаря этому плохо учившийся, уселся за пианино.
– Вот, ребята, вам еще один товарищ. Зовут его Николай Громоносцев. Парень умный, хороший математик, и вы, надеюсь, с ним скоро сойдетесь.
– Камраден, битте, гебен зи мир айне цигаретте.
– Почему бы вам в самом деле не издавать настоящей, хорошей школьной газеты? Видите ли, я сам в свое время пробовал натолкнуть ребят на это и даже выпустил один номер газетки «Ученик», но воспитанник…
Эта статья больно уколола наркомбуза Безобразникова. На другой же день в редакцию газеты им были представлены проекты герба и памятника. Рисунок герба изображал разбитое стекло, из которого просовыва…
Да, старшие могли заставить, и это сразу охладило Турку. Теперь уже был опасен не Слаенов, а его гвардия. Он остановился с огрызком в раздумье – и вдруг услышал голос Янкеля:
Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки:
– Да за что же, дядя Саша? – пробовал протестовать Японец, но дядя Саша уже вынимал карандаш и записную книжку, куда записывал замечания.
Это была на редкость застенчивая и неразговорчивая личность. Когда у него спрашивали о чем-нибудь, он отвечал «да» или «нет» или просто мычал что-то и мотал головой.
– Вы к нам заходите, в спальню побеседовать, когда младших уложите, – предложил Громоносцев.
На другой день Янкелю и Японцу сообщили, что их зовет Викниксор.
Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история, если бы по Шкиде не пронесся слух, что Пантелеев выпущен из изолятора. Через несколько минут он сам появился в классе. Лицо его, разукрашенное синяками и…
– Ваших нет! Проходите, – донеслось снова из темноты, и перед таинственными пришельцами раскрылась дверь в слабо освещенное помещение.
Он вошел в самый разгар оживления, когда уборная была битком набита ребятами, Беспечно махнув в воздухе игральными картами, Слаенов произнес:
А когда начались белые ночи, к шкидцам пришла любовь.
– Давайте, Виктор Николаевич. Только… – замялся Косарь, – мы это не умеем. Может, вы сделаете?..
– Ребята, – необычайно громко прозвучал его голос. – Ребята, на педагогическом совете мы только что разобрали ваш поступок. Поступок скверный, низкий, мерзкий. Это – поступок, за который надо выгнать…
Ольга Афанасьевна – мягкая, тихая и добрая, пожалуй даже слишком добрая. Когда она представилась заведующему как преподавательница анатомии, он недоверчиво и недружелюбно посмотрел на нее и подумал, …
Он – низенького роста. Лицо у него совсем детское, а манера одеваться и фигура делают его похожим на старорежимного гимназистика. У Володьки Старолинского отца не было, были лишь мать и отчим, ломово…
У Нарвских ворот переменили моторный вагон с дугой на маленький пригородный вагончик с роликом. Места в этом вагончике всем не хватило, и часть ребят перелезла на платформы.
«…На днях я прочитал замечательную книгу «Республика Шкид»… В этой книге авторы отлично, а порой блестяще рассказывают о том, что было пережито ими лично и товарищами их за время пребывания в школе… …
Косарь стоял и силился побороть необычайную сонливость, упорно направляя все мысли к одному: надо войти к эконому. В момент, когда, казалось, сила воли поборола в нем лень и когда он хотел уже нажать…
Четверых самых злостных виновников кражи, получивших наибольшее число записок при голосовании, Викниксор после долгого раздумья решил перевести в Сельскохозяйственный техникум.
Шутка оказалась пророческой. Через пару дней маленький Кузя принес старшим показать свой журнал «Гриб» и рассказал, что у них уже издаются журналы «Солнышко», «Мухомор», «Красное знамя».
Савушка, выйдя из изолятора, тоже поколотил Слаенова, а на другой день некогда великий, могучий ростовщик сам был заключен в изолятор, но никто не приходил к нему, никто не утешал его в заключении.
Между тем Колька, нимало не беспокоясь, подошел к печке и, растолкав ребят, сел у огня.
– За что тебя пригнали? – спросил у него Купец, когда новенький, сменив домашнюю одежду на казенную, мрачный и насупившийся, прохаживался в коридоре.
– Правда? – воскликнула Тоня, покраснев от удовольствия. – Я похожа на мальчишку?.. Я даже курить могу. Дай-ка.
– Ну вот и влопались. Теперь табачок принесем, а потом примутся за нас. А на кой черт, спрашивается, брали мы этот табак!
– А вы что? – подняв брови, спросил Костец.
– Виктор Николаевич! Мы ничего не знаем. Вы нас обижаете! – раздался единодушный выкрик, но завшколой, не повышая голоса, повторил:
Шкида крякнула, поплевала на руки и засела за работу.
– Ну, ребята, я к вам. Будем вместе теперь работать.
– Люблю, – отвечает Купец. – Я всех животных люблю – и собак, и кошек, и людей.
Перед сном несколько человек пробрались к изолятору. Через замочную скважину сочился желтоватый свет пятисвечовой угольной лампочки.
– Фактически, – басит Купец, – все дворянского звания. Не ниже.
Янкель и Пантелеев стояли опустив головы, не смотрели в глаза. Цекисты, сгрудившись у стола, дышали ровно и впивались взорами в обвиняемых…
Ему попадет, он получит запись в «Летопись», если не все воспитанники будут разбужены.
– Как то есть пользу? – удивился Пантелеев.
Прибавили ряд заметок, и наконец прощальный номер вышел.
– Чего издеваетесь над человеком? – сказал он. – Тебя небось, Купец, не мучили, когда новичком был?!
– Класс, садись! Убрать со столов бумагу и прочее лишнее и не относящееся к предмету.
– Видите ли, Виктор Николаевич. Одну пачку мы скурили сообща. Одна была лишняя, а одну… а одну вы ведь нашли, верно, сами. Да? Так вот это и была Громоносцева пачка.
С этими словами он подошел к своей парте, загнул брюки и, помусолив ладонь, одним движением руки смыл страшную рану.
– А вы нам спойте что-нибудь, – предложил Японец.
Удар пришелся кстати, и Викниксор невольно явился помощником Слаенова в борьбе с его противниками.
– Да, я вас оставляю. За вас поручилась вся школа, а сюда я вас привез только для того, чтобы вы почистили помещение к приезду школы. Завтра она переезжает с дачи.
До пятницы Шкида находилась в неведении. В пятницу вечером еще с семи часов в Белый зал потянулись шкидцы. Зал был полуосвещен. Сцену закрывал темный занавес, и за него до поры до времени никого не п…
– А ну, иди – попробуй! – наступал на новичка Цыган.
– А может, он не пойдет, – робко высказал свои соображения Устинович среди всеобщего уныния. Все поняли, что под «ним» подразумевается Громоносцев, и втайне надеялись, что он не пойдет за Слаеновым.
…Сивер Долгорукий… Вор. Воровал в приюте для детей артистов, воровал у товарищей… Детдом №18… Воровал… Детскосельская гимназия. Воровал, выгнан… Учился плохо… Институт для дефективных подростков… Вор…
В Шкиде, а особенно в четвертом отделении, он получает диктаторские полномочия и пользуется большим влиянием в делах, решающихся силой. Однокашники зовут его шутливо-почтительно Купа, а воспитатели –…
Бежали дни… Не бежали: дни умеют бегать, когда надо, сейчас же они шли вымеренным маршем, шагали длинной, ровной вереницей, не обгоняя друг друга.
– Вот вам и конституция! – съязвил за спиной Викниксора Японец.
– Черных, видишь, я болен. Пойди сам и узнай.
Янкель чуть ли не на четвереньках подполз к халдею.
Много передумали Японец и Янкель, лежа в кроватях. Днем к ним забегали и сообщали последние новости:
Они прошли двор, поднялись по лестнице во второй этаж.
– А ну вас к чегту, – пробормотал новенький.
– Ну, это мы подумаем еще. Революционные, конечно…
– Ребята! – заорал он, давясь от смеха. – Ребятки! Янкеля девчонка спрашивает. Невеста.
Газета умерла, но на смену ей появился журнал. Тот же Янкель печатными буквами переписывал материал, тот же Японец писал статьи, и то же название осталось – «Зеркало». Только размах стал пошире.
На улице же встретили мы и Воробья. Он бежал маленьким воробышком по мостовой, обегая тротуар и прохожих, сжимая под мышкой портфель.
День клонился к концу. Серые тучи бежали по небу, обгоняли одна другую и рассыпались мелкими каплями дождя.
– Завтра учет, – начал Японец. – Мы должны выпустить учетный номер какого-либо издания.
– Пригнали… значит, было за что, – чуть слышно пробормотал новенький. Кроме всего, он еще и картавил: вместо «пригнали» говорил «пгигнали».
То тут, то там стали раздаваться голоса:
«Республика Шкид» перешагнула через десятилетия. Можно без преувеличения сказать: она стала одной из самых любимых и популярных книг современной молодежной читательской аудитории. Повесть переведена …
Однажды после уроков Гужбан зашел в четвертое отделение и позвал Цыгана:
Основатели республики Шкид. – Воробышек в роли убийцы. – Сламщики. – Первые дни.
Он опять засунул в карман вынутый было кусок хлеба.
Позабыв достоинство и недоступность зава, Викниксор вместе с ребятами старательно подбирал строчки и рифмы.
Когда товарищи, перетащив ларек на квартиру Сарры Соломоновны, на Екатерининский канал, возвращались в школу, Пантелеев сказал:
Завтра суббота – отпуск. Сегодня день самый скучный в неделе, но скуки нет – класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая п…
И вот однажды по Шкиде пронесся слух, что Сова жарит на кухне какие-то необыкновенные лепешки. Было это в конце недели, когда все домашние запасы у ребят истощались и аппетит становился зверским. Осо…
– Не может быть, Виктор Николаевич! Я сам видел…
– Шамайте, ребята. Для хороших товарищей разве мне жалко? Я вам всегда готов помочь. Как только кто жрать захочет, так посылайте ко мне. У меня всегда все найдется. А мне не жалко.
Викниксор уже терял терпение, как вдруг Цыган ворвался в комнату и в замешательстве остановился.
Мимо пробежали топорники, слева от них поднимали лестницу, и проворный пожарный, поблескивая каской, уже карабкался по ступенькам вверх. Жалобно звякнули последние стекла в горящем этаже; фыркая и ши…
Слаенов был маленький, кругленький шкет. Весь какой-то сдобный, лоснящийся. Даже улыбался он как-то сладко, аппетитно. Больше всего он был похож на сытого, довольного паучка.
На пол упало что-то тяжелое, твердое как камень. Потом посыпался каменный дождь…
«Положение аховое Дезертируют почти все призывники. Замечена провокационная работа халдеев»
«Косарь», в противоположность Воробью, был плотным здоровяком, но всегда ходил хмурый. Таким образом, соединившись в «сламу», они дополняли друг друга.
Запуганный приемом, маленький человек больше уже не приходил в Шкиду. Человек в котелке понял, что ему здесь не место, и удалился так же тихо, как и пришел.
К этому дню готовились долго и наконец известили школы о дне празднования. Празднество обещало быть грандиозным. Шкида не на шутку взволновалась. Влюбленные парочки, разумеется, сговорились о встрече…
Кузя минуту стоял в нерешительности. Благоразумие подсказывало ему: не бери, будет хуже. Но голод был сильнее благоразумия, и голод победил.
Они вышли из сада. Сашка с прошлого лета не ходил босиком и сейчас шел неуверенно, подпрыгивая на острых камнях.
Однако успехи Гришкины на первом же году кончились. Читать он научился, писать тоже. Он вдруг решил, что этого вполне довольно, и с яростью засел за «Пинкертонов». Никакие наказания и внушения не пом…
– Скажу, что сжег, – успокоил он сламщика.
«АЛЕКСЕЮ ПАНТЕЛЕЕВУ. Присланные Вам «злободневные частушки» – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
– С тысяча семьсот семьдесят четвертого года Николай Михайлович Карамзин предпринял издание «Московского журнала», в коем помещал свои «Письма русского путешественника». С тысяча семьсот девяносто пя…
Королев с малых лет скитался по приютам. За это время его «личное дело» разбухло: каждый интернат давал ему свою характеристику…
При его входе встало человек пять, остальные решили испытать отношение нового педагога к дисциплине и остались сидеть. Крокодил никому замечания не сделал, а, выложив из ящика груду разнокалиберных к…
Скандал произошел в людном месте. Кругом стояли и слушали рабы и одобрительно, хотя и боязливо, хихикали.
– Да, они деревянные. И на четырех ножках. И покрыты одеялами. И стоят на полу. И пол тоже деревянный.
Пантелеев улыбался широкой калмыцкой улыбкой и хрипел:
– Вставай, пора… Все уже встали, чай идут пить.
Понятно стало, что Богородица – не политграмота, что снова отходит от Шкиды заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по политграмоте, издеваться.
Собственно, думать много не пришлось. Ясно было, что костры разводили воспитанники для того, чтобы печь картошку, которую они же воровали с огородов.
– Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.
Айвазовский помял шляпу, посмотрел на разговорившегося с другими Викниксора, хотел было протянуть руку, потом раздумал и, сказав: «До завтра», вышел из канцелярии, поблескивая золоченым пенсне на зад…
Потом засыпает, храпит, как боров, и не слышит приглушенных разговоров ребят, которые тянутся за полночь…
Уехали пожарные, оставив грязные лужи и кучи обгорелых досок на снегу.
Несмотря на то, что Горбушка был новичок, он уже прославился как вечный брюзга и ворчун, поэтому на его скульбу обычно никто не обращал внимания, а если долгое ворчанье надоедало ребятам, то они пост…
Но настоящую причину знал один Янкель: маленький красный уголек все время то потухал, то вспыхивал перед глазами.
– Зря, ребята, бузите. Это еще хорошо, что у нас есть хоть тюлений жир, – в других домах и этого нет. А совершенно без жиру жить нельзя.
– Пишу, – невозмутимым басом отвечает Купец.
«…Я очень ценю людей, которым судьба с малых лет нащелкала по лбу и по затылку.
Строй разомкнулся, и Ельховский стал в спину Янкелю. Сзади него оказался Японец.
От Японца мы узнали и о судьбах Пыльникова и Финкельштейна. Саша Пыльников, некогда ненавидевший халдеев и все к халдеям относящееся, сейчас сам почти халдей. Кончает Педагогический институт и уже пр…
– А разве и ты? – изумился Янкель, и Пантелеев смущенно признается:
Были в нем: «Пошехонская старина» Салтыкова, ржавые коньки, гипсовый бюст Льва Толстого, ломаный будильник, зажигалка и масса безделушек, которые Ленька частью выпросил, частью стянул у сестренки.
– Кадет, – отвечает Купец и, ухмыляясь, добавляет: – Бывший.
Если бы деятельность этой школы была и в самом деле всего только «педагогической неудачей», ее вряд ли поминали бы добром бывшие воспитанники.
«По-видимому, поэт Горбушенция – очень наблюдательный человек, недаром он подметил такое замечательное явление, как «все время из труб идет дым». Мы боимся одного: как бы не пошел дым из другого како…
Скоро в саду начались танцы. Мягко расползались звуки вальса по площадке, и пары закружились в несложном па. Стиснув зубы, закружился и Янкель со своей немилой возлюбленной.
Завоевал Косецкий доверие у старших с первого дня.
Остальные деньги они в тот же день прокутили – сходили в кино, закупили папирос, колбасы и хлеба.
– Дети, немецкие матросы угощают вас печеньем и просят не забывать их. У них у обоих есть дети вашего возраста.
– Пантелей, ты не спишь? – негромко спросил Янкель. За дверью заскрипела железная койка, Но ответа не было.
– Не так много, – сказал он, – пяти человек вполне достаточно.
– Подсолнух? Да, ребята… Я забыл вам сказать об этом. Это, ребята, наш герб. Отныне этот герб мы введем в употребление всюду. А значение его я сейчас вам объясню. Каждое государство, будь то республи…
– Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, – объявил Джапаридзе.
Джапаридзе – автор идеи – кусает губы… Он в пятом разряде и в отпуск идти не может.
А Савушка, понурившись, ходил, как зверек, по маленькой четырехугольной комнатке и грозился:
Но хитрости не потребовалось. На кухне горел свет, тараканы бегали по выложенным кафелем стенам, и мерно тикали часы. Дежурный Воробей сидел у стола, положив голову на руки. Гужбан один прошел на кух…
На другой день вечером в Белом зале должен был состояться тираж.
Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним халдеи, потом воспитанники.
Янкель и Косарь остановились перед дверью в коридор. Косарь, лениво потягиваясь, стукнул кулаком по двери, вызывая эконома, и вдруг широко раскрыл заспанные глаза.
В Шкиде лишь одному Тихикову удалось сохранить прозвище Адмирал, остальных переименовали в первый же день их прихода.
Этот день шкидцы и педагоги запомнили надолго. Старшеклассники призвали все отделения к борьбе и дали решительный бой.
Весь класс сидит на партах. Вид у ребят заговорщицкий.
– Что делать? – бормотал возбужденный Костя. – Как поступить?
– Не отдам, – хмуро буркнул в ответ Турка.
– Вот это клево, – удивился Японец. – Значит, и верно чайку попьем.
Ленька не знал, зачем он врал, и не знал, откуда выкопает переводы.
– Они, Виктор Николаевич, так, первые мои стихи. Я их о выпуске стенгазеты написал.
Так два года путешествовал он по американским штатам, а потом мать грустно сказала ему:
Выходя из класса, он замечает, что на полу у самой стены прижался крохотный уголек, случайно выскочивший из чугунки. Надо бы подобрать или затоптать его, но возвращаться Янкелю лень.
– Пейте, товарищи, пейте, растыки грешные!
Тогда Костя уныло опускал голову, чувствуя, как тоска заползает в сердце, и снова читал. И опять загорался, ерзал, начинал громко выкрикивать фразы, перевертывая страницы дрожащими от возбуждения пал…
– Ребята, скажите откровенно, почему вы бузите?
Но думать не хотелось, хотелось спать. Он опять укрылся с головой одеялом и притих.
Так кончились похождения великого ростовщика – одна из тяжелых и грязных страниц в жизненной книге республики Шкид.
И совсем уж недавно, совсем на днях, в нашу комнату ввалился огромный человек в непромокаемом пальто и высоких охотничьих сапогах. Лицо его, достаточно обросшее щетиной усов и бороды, показалось нам …
Текст и форму индульгенции составил Японец. Он же первый получил индульгенцию, но избивать Крокодила не стал и бумажку спрятал.
– Здорово вышло! – воскликнул восхищенный Янкель.
Стенгазета понравилась всем, но больше всего Янкелю. Тот раз десять подкрадывался к ней, с тайным удовлетворением перечитывая свои стихи:
Шамовки было много, несмотря на то что в городе, за стенами школы, сидели еще на карточках с «осьмушками». Происходило это оттого, что в детдоме было пятнадцать человек, а пайков получали на сорок. Э…