«Вполне можно трактовать, как оскорбление…» — усмехнулся в душе Олег, демонстрируя полную невозмутимость.
— Абсент, — сказала она, выпуская дым из ноздрей. Один знакомый, — еще там, в Москве, в двухтысячных — сказал как-то, что у женщин это получается весьма нетривиально, сексапильно — особенно у красивых женщин — и… еще как-то, но этого, последнего, она не запомнила. Впрочем, и бог с ним. Первых двух пунктов программы было вполне достаточно, а в том, что она красивая женщина, Таня нисколечко не сомневалась.
«Допустим, песни чужие. «Ворованные» из будущего песни. Но поешь-то их ты сама. Никто за тебя на сцену не выходит и на подиуме не танцует. И поешь сама, и сама улыбаешься «волшебной улыбкой», о которой уже написали и Поль Элюар, и Тристан Тцара. Это ты, Татьяна, потому что именно ты и есть Виктория Фар. И никого другого здесь нет! Ну, да, ну да и ты Жаннет! — Татьяна улыбнулась возмутившемуся подсознанию.
— Никак нет, мадемуазель. Скажи, ты никого там не заметила?
— По матери … Впрочем, меня там тоже зовут не Кайзериной, а Екатериной.
— Деньги и оружие. — Кивнул Шелленберг, беря сигарету. Судя по всему, он уже обдумывал детали будущей операции, которая, учитывая характер самого Шелленберга, могла привести к весьма нетривиальным результатам.