И завертелось! Такого «галопа» не могли припомнить ни Татьяна, ни ее альтер эго. Три креста, да и только. Ветер в ушах и «песок» в слипающихся от усталости глазах. Отоспаться удалось только на пароходе, и на этот раз Татьяна не запомнила даже, была ли во время перехода из Ленинграда в Роттердам качка, или не было. Так устала, что забыла про все — даже про то, что идет на немецком судне — только до койки добралась, упала и спала, считай, всю дорогу. Спала и видела ужасы, но вырваться из объятий морфея не могла. Просыпалась, разумеется, шла на обед или завтрак, в туалет или душ, вспоминала, что плывет, идет, передвигается по морю навстречу неизвестной судьбе, враз просыпалась по-настоящему, покрываясь холодным потом, и едва сдерживалась, чтобы не заголосить или не пустить слезу, но вскоре опять спала. И там, в тягостном зазеркалье ее кошмаров, то хоронила Олега на каком-то незнакомом кладбище, то видела, как лежит он в луже крови на неизвестной ей парижской улочке рядом с развороченным взрывом кафе, то ее донимал еще какой-нибудь несусветный ужас. Но как-то все-таки жила и дожила до Роттердама. Сошла на берег, и в тот же день уехала в Голландию, в Амстердам, где сменила документы и сняла черный парик, опять став Жаннет Буссе. И уже под своим именем, но с липовой бельгийской визой, снова въехала в соседнее королевство, чтобы в воскресенье первого марта прибыть, наконец, в Брюссель.