Она заботилась обо всех, и о супруге, что вечно маялся животом, и об отце, и о Платоше. Его единственного, пожалуй, любила, искренне и самозабвенно.
— Идем, — он почти смирился с неизбежным. — И шнурок свой сними.
— Семь. Это особенность моего рода. Тем, кто собирается в дальнейшем посвятить себя работе с тонким миром, ставят три печати. Мастерам, в зависимости от уровня силы, четыре или пять… пятую скорее для самоуспокоения. Печать Святского…
— Все, — Анна поняла, что улыбается. — Даже замечательно. А… у вас?
— Мы не были представлены, но, надеюсь, вы простите мне некоторую вольность? — он прижал руку к сердцу и поклонился. — Олег.
— Преувеличиваю? — она махнула рукой. — Может… только… я раньше жила… где жила… погром случился… еврейский… тоже все со слухов начиналось, что, мол, младенчиков у нищих покупают, чтобы кровь их на свою пасху лить. Глупость же! Все же знают, что глупость. А потом у кого-то ребенок пропал… и я вам скажу, что когда погром начался, мать нас в подвале спрятала, потому как толпа разбираться не станет… и паспорт не спросит… задавят, сожгут… полыхнуло полгорода. Мы и переехали туда, где еврейских общин нет…