— Перестань, — перебил он её, — ты ничего не делаешь, не подумав. Ты хотела убить моего отца — и ты убила моего отца. У тебя звериное чувство самосохранения, Гиацинта. Когда на тебя нападают — ты защищаешься. А тут ты одним щелчком выбила из игры сразу двух своих противников.
Она загремела посудой, и так нелепа была эта женщина в своем роскошном платье на убогой кухне, что Трапп едва не бросился ей прислуживать.
— Ты больше не вспоминаешь о моей жене, а я больше не вижу тебя полуголой и флиртующей с другими мужчинами.
Трапп молча разглядывал её нежное, затуманенное дымкой сентиментальных воспоминаний лицо. Ни одна черточка не выдавала в этом лице вранья, а уж обманщиков он повидал достаточно.
— Я пишу ему уже пять лет, и сама придумываю ответы на свои письма. Но с чего эти вопросы, Бенедикт?
«Одержимость» — вот самое, пожалуй, подходящее для неё слово.