– Это друг, сестра, – послышался снаружи безмятежный голос Эмальзы.
До комнаты, вот уже неделю являвшейся местом его заключения, Грон добрался через пять минут. Она была в этой же башне, только тремя этажами выше. Похоже, когда-то здесь была оружейная. За это говорила толстенная, окованная железом дверь с прорезанным в ней небольшим окошком и пара небольших окошек под потолком, сейчас забранных толстой решеткой. Ну и само расположение – в башне, этажом ниже стрелковой галереи, а не в подземном каземате. Но решетки и дверь с окошком были единственным, что роднило комнату с тюремной камерой. Впрочем, нет, еще параша. Столь элегантной вещью, как ночной горшок, Грона не одарили, и все свои естественные надобности он отправлял в массивную деревянную бадью, стоявшую в углу у двери. В остальном комната была обставлена вполне соответственно его рангу. У дальней от двери стены стояла кровать, рядом с ней кресло, перед ним небольшой стол и высокий напольный подсвечник на шесть свечей. Надо признаться, по нынешним временам условия содержания были просто царские.
Грон максимально согнулся и осторожно двинулся вперед. Если некто, притаившийся внутри помещения, попытается нанести удар вслепую, из-за угла, его клинок должен был пройти гораздо выше.
Услышав о казни Черного барона, барон Шамсмели облегченно выдохнул, а все остальные, причем как насинцы, так и агберцы, радостно загомонили. А Грон с Шуршаном многозначительно переглянулись.
– Сейчас, тут где-то запах есть, через него и пролезем.
– Не для себя! – гневно блеснув глазами, вскричал герцог. – Мною и моей жизнью вы можете располагать как пожелаете. Я прошу у вас милости для моих людей, ваше высочество.