Старенький доктор, седенький, смахивающий на Айболита, еще Сталина пользовавший в свое время, долго рылся в амбулаторной карте, но отчаялся.
Исаева глянула на Григория, замечая следы смятения. Ершов по-всякому уворачивался, занимая руки пустяками – то руль зачем-то протрет ладонью, то рычаг переключения скоростей. И вот попался, не успел опустить веки, и Марина увидела, как в глазах напарника, казалось, навсегда потухших, тлеет, разгорается робкий огонечек надежды. Девушка даже застыдилась, словно подглядела за чем-то глубоко личным.
– Я такая счастливая… – прошептала девушка. – Самая счастливая на свете!
Кортеж остановился на «красный», и мысли Михаила Андреевича тут же вернулись к своей выстраданной папке, давеча запертой на ключ.
Суслов даже не улыбнулся. Вопросительно повел бровью и с облегчением приземлился на скрипучий венский стул. Я тоже присел.
– Помнишь, ты сказал Евгению Иванычу, что тебе можно верить?