— Да, сударь, — устало пообещал Эдин. — Я без глупостей.
До сих пор бледная, Аллиель начала краснеть. Она, действительно, представляла себе все это по-дурацки и совсем неверно, а правда, неприглядная, да чего там, просто до жути противная, открылась ей сегодня в перемешанном со слезами рассказе бедняжки Ниалы, которой было так плохо, что ее пришлось приводить в чувство. А когда Ниала с отвращением поведала, что жидкость, которую мужчина оставляет на простыне, тошнотворно пахнет сырой рыбой, и ее чуть не вырвало — Аллиель была добита окончательно. Как же со всем этим жить?! Именно поэтому визит Милды в алом платье, тоже новобрачной, был как глоток воздуха, и неважно, чья она там дочь и сестра. Сидит вот, над ней посмеивается, веселая, довольная.
— И ты не сердись, — спокойно и деловито посоветовал маленький шут, — а меня, кстати, Диком зовут.
И когда стражник с жестяным кувшином и половиной хлебной буханки в руках показался напротив решетки, Эдин вскочил и упал, засучив руками и ногами и издавая нечленораздельные звуки. Якоб глянул недовольно, однако подыграл — склонился над Эдином, теребя его и расстегивая одежду.
— Нравится? Это фокус достоин того, чтобы идти последним в представлении, но он так сложен в установке, что последним может быть только в Лире. В других местах — первым. Любая небрежность может все испортить.
— Ага. Не знаю, мне самому интересно, — Рай помог ему застегнуть пряжку. — Ну, иди к невесте, я следом. А то сейчас глаза об нее поломаешь… жених!