Якоб сел на ее место, поднял с пола шитье, скомкав его, и ругнулся, уколовшись об иголку.
Димерезиус сжалился, и пришли они вовсе не к выходу, а к узкой двери, забранной портьерой, там суетились, ходили и бегали люди в цирковых костюмах — гимнасты и танцовщицы, и даже фокусник был, он тянул из кармана длинную-длинную алую ленту.
Ему все меньше хотелось развлекать ее болтовней. Говоря по правде, уже совсем не хотелось. И страшно было что-то испортить, ведь первый раз — единственный.
— Э… простите, но почему обеспокоен Граф? — удивился Эдин.
— О, Всевышний. Послушай, тебе же сам Граф сказал, что ты можешь и не жениться на его высокородной дурочке? Вот и славно. Я очень рада! Просто камень с души. Уезжай.
Дамы не могли не понимать, что их слышит шут. Но шут — это просто шут, не более того.