Чую, бьётся печать, дрожит, мечется. Обернусь и попробую сбежать, а там — как повезёт!
— Правильно, — шепчу, добавляя в голос ещё силы — и шелеста ветра, и шороха травы, и звона колокольчиков в моём святилище, — Ты же не хочешь, чтобы все, что можно написать на твоем надгробии, звучало так: был кормом для слепой алчной твари, способной только жрать? Если нет, то иди за моим голосом, мальчик, и — просыпайся!
— Если бы, — Акэль с мрачной решимостью разглядывал серую громадину, некогда считавшуюся домом скорби. Как называть этот страшный сон похмельного архитектора теперь, и думать боюсь: здание, как гриб-лишай, поглотило уже несколько домов и явственно на этом не собиралось останавливаться. То там, то здесь полыхали белым щиты псов, пытающихся остановить излишне самостоятельное строение. Ну-ну…
— На неприятности нарвёшься, — говорит, — Только этим дело и кончится.
— Я не вижу другого выхода для себя, — отвечаю в конечном итоге, — Этот вариант плох, но все другие — ещё хуже, а порой просто невыносимы.