— Зачем? Я знала, что когда ты поймёшь, случится беда. Но обманывать… не хочу. Тебя — не хочу.
Комната длинная, в конце, между двумя зашторенными окнами, пылает камин. Возле него все и толкутся. Пат сидит на полу, обхватив руками коленки. Он мрачный как туча, мне лишь едва заметно кивает. Похоже, вчера у него был серьёзный разговор с Чингизом.
Ромка подходит и садится рядом. Он словно плотнеет, обретает большую иллюзию плоти.
Надо было довериться инстинктам которые увели меня из «Лабиринта» после первой неудачи.
— Я больше тебя не брошу… — говорю я и касаюсь его плеча.
— Мои ребята задерживаются. — Андрей сделал странный жест, будто собирался поправить несуществующие очки. Вот из таких маленьких деталей и складывается образ — лукавый ленинский прищур, ослепительная гагаринская улыбка, сдержанная леоновская печаль. Каждый неординарный человек придумывает — осознанно или нет — какую-нибудь метку: движением, мимикой, интонацией. И несёт её как знамя собственного обаяния.