Вельяминов кивком подтвердил мое распоряжение, и его подчиненные тут же выполнили приказ. Заморачиваться развязыванием рук и сохранением одежды рейтары и не подумали, а потому просто рванули каждого за ворот, обнажив, таким образом, требуемую часть тела. Как и следовало ожидать, на плече у одного из них был изрядный, начинающий синеть кровоподтек.
На лице помилованного тем временем менялось одно выражение за другим. Сначала недоумение, потом радость. Потом вновь недоумение и, наконец, осознание случившегося и ужас. Переступая босыми ногами по скользкому котлу, он попытался что-то сказать, но, не удержавшись, скользнул вниз и, пытаясь вскарабкаться на котел обратно, сам выбил его у себя из-под ног. Еще некоторое время, отчаянно вращая глазами и хрипя при этом, извивался он в петле, пока наконец не затих. Над строем тем временем царила мертвая тишина. Все слышали, как я помиловал Енеке, и видели, как он сам выбил из-под ног свою шаткую опору, и были под впечатлением от происшедшего у них на глазах.
– Здравствуй, Аленушка, здравствуй, милая, как поживаете, а отчего ты вышла одна, где тетушка?
Я в ответ лишь вздохнул – не рассказывать же, в самом деле, ему об Алене, которая еще даже не родилась.
– Что вы имеет в виду? – недоуменно ответил я вопросом на вопрос.
– Тогда чего мы ждем? Князь Пожарский сейчас в Ярославле, если мы сейчас отстанем, то сумеем попасть в Ярославль, избегнув и казаков, и поляков. Только со святым отцом вы зря поругались: он не простит и будет следить.