До меня медленно начало доходить, что именно он сейчас имел в виду.
Меня с самого начала, с момента собственного появления на землях диких, подмывало нахамить, всех послать, разругаться до прямого боевого столкновения, попытаться сжечь город со всеми его жителями… только зачем? Травить стрелы после боя? Война кончилась, с этим стоило смириться. Мы проиграли, и даже если получится убить верхушку нового правительства, ничего хорошего я этим не добьюсь. Либо найдутся другие, за кем пойдет эта страна, либо она утонет в крови, раздираемая междоусобицей. Все равно от вторжения они себя застраховали, так что никакой пользы родной земле я не принесу, разве что появится вал беженцев, решивших, что достаточно насладились эфемерной свободой. Убиваться же во имя мелочного удовлетворения тех, кто подхватит знамя Владыки? Ради очередного наследника, которому неожиданно повезло? Нет уж, довольно. Оттуда меня благополучно вышвырнули, дав понять, что во мне больше не нуждаются, а напрашиваться обратно — дурной тон. Прежде были присяга, долг, какой-то смысл у всего этого, а сейчас не хотелось терять остатки достоинства во имя чего-то непонятного и никому, по сути, уже ненужного. Последний приказ поступил — смириться с поражением, и его тоже стоит выполнить, даром что присяга меня больше не связывает.
— Не знаю. Таналор из корней Красного Клена считался пропавшим без вести вместе со всей своей семьей, — качнул я головой. — Что ж, гордый светлый эльф, объясни мне тогда одну вещь: почему ты изъясняешься как дикий, причем не просто дикий, а как редкостное отребье, шпана, мелкий преступник? — усмехнулся я чуть иронично. Мальчик, явно не ожидавший такого вопроса, набычился, глядя на меня исподлобья.
— Ничего смешного, — укорил меня хаосит. — Правда убил бы, псих.
Все хорошо. Мы победили. Не все увидели эту победу, но так всегда и бывает, все нормально, все забудется. Нет ничего страшного и непоправимого, это просто брюзжание одной глупой эльфийки, уставшей не столько от мира, сколько от себя. Мы не стареем телом и лицом, а вот что при этом творится в душах — и богам неведомо.