— Ничего смешного, — укорил меня хаосит. — Правда убил бы, псих.
Все хорошо. Мы победили. Не все увидели эту победу, но так всегда и бывает, все нормально, все забудется. Нет ничего страшного и непоправимого, это просто брюзжание одной глупой эльфийки, уставшей не столько от мира, сколько от себя. Мы не стареем телом и лицом, а вот что при этом творится в душах — и богам неведомо.
Ушла злость на себя за сказанные слова. В конце концов, я сказала правду, и этот светлый действительно не мог убить своего Владыку. Я готова поклясться чем угодно, что правитель был последним, о чем в тот момент думал огненный маг. Осталась только досада: можно было сказать все это Мельхиору потом, в приватной обстановке, и совсем не обязательно заявлять во всеуслышание. Но тут уже никто за язык не тянул, а сказанного не воротишь.
Только дело было не в этом, а во взгляде. В больном, тяжелом, темном взгляде, которым огненный маг порой смотрел на этого мальчика. Сквозило в нем что-то настолько глубоко личное и пугающее, что я не рискнула заострять внимание и спрашивать, но…
— Он хотел провести какой-то сумасбродный ритуал с уничтожением Великого Древа, — пояснила я, переводя вопросительный взгляд на хаосита. — Только я в этом мало что понимаю, поэтому не могу сказать, насколько его попытка была бы удачной.
— А-а-а, — с явным облегчением протянул он. — Про тебя со светлым? Да уж сообщили. Ты из-за этого тут сидишь, страдаешь? — фыркнул лукаво и насмешливо. — Что, неужели все было так плохо?