– Это дело поправимое! – слегка улыбнулся Батоныч, начиная потихоньку отходить от шока. – Вот сейчас нарежемся… культурно, по-гусарски… и станем… для начала приятелями. А там видно будет! А вообще, конечно, интересно выходит: ты меня знаешь как облупленного, а я тебя первый раз вижу.
– Да это же… – Лерман пригляделся, близоруко щуря глаза. – Генерал! Если я правильно знаки различия разобрал…
– Т…так точно! – четкого ответа не получилось, в последний миг горло свело предательской судорогой.
– Началось, товарищ батальонный комиссар? – спросил гэбэшник, покосившись на поставленный в угол ПЗРК.
– Так и сказал, что по тэлэфону? Хорошо, товарищ Захаров, я вас понял. Рассказывайте дальше.
– У нас такая же хрень в девяностых годах была! – пригорюнился я. – Вспоминаю, как бедовал в дальнем гарнизоне, когда жалованье и пайковые не выплачивались месяцами, и просто мурашки по спине. Только в солдатской столовой от голода и спасался – пустыми щами и перловой кашей без масла. И мне еще повезло, что не женат был и бездетен. Семейные сослуживцы гораздо сильнее страдали.