Впрочем, чему удивляться? Стоит вспомнить, где я сам едва не остался…
Насколько речевой аппарат рептилоида мог передать гнев, настолько дед этим воспользовался.
– Почему бывший? Ты пойми, я не зря любопытствую…
Куалъкуа, я снова должен быть Ником Римером.
Миг, когда исчезла рука Данилова, так крепко вцепившегося в меня, когда улетучился прижатый к груди рептилоид, остался где-то за гранью памяти. Валяясь в холодной жиже, щурясь от ослепительного солнечного света, непроизвольным, эмбриональным движением подтягивая колени к животу, я готов был забиться в истерике. Нас разделили. С легкой непринужденностью опытного хирурга отсекли друг от друга.
– Ты тоже там, Петр. Стал частичкой того, что давно переросло пределы постижимого.