Эраст Петрович попросил задуть свечи, сказав, что хочет проводить год в полумраке. Заказал бутылку шампанского и пирожное, которое, понюхав, есть не стал.
– П-постойте. Игуменью убили на острове? Ночью? А попасть никто из посторонних туда не мог? Но ведь это означает…
– В самом деле? – спросил Торнтон, глядя на собеседника так, будто видел его впервые. – Послушаю. Интересно.
Санаторий встретил Эраста Петровича безмолвием: не звучали детские голоса, никто не гулял, не играл в саду. Сначала Фандорин не придал тишине значения, отнеся ее на счет не полностью восстановившегося слуха.
– И господин Ольшевский именно таков? – спросил Фандорин, не вполне справившись с сочувственной интонацией.
– Посмóтрите на них – сами поймете. Не буду навязывать своего суждения.