Санаторий встретил Эраста Петровича безмолвием: не звучали детские голоса, никто не гулял, не играл в саду. Сначала Фандорин не придал тишине значения, отнеся ее на счет не полностью восстановившегося слуха.
– И господин Ольшевский именно таков? – спросил Фандорин, не вполне справившись с сочувственной интонацией.
– Посмóтрите на них – сами поймете. Не буду навязывать своего суждения.
Товарищ прокурора держался не так, как утром, но и не так, как давеча ночью. Был и не вял, и не болтлив, а, пожалуй, нормален.
Оставалось лишь проверить то, в чем Фандорин уже не сомневался.
– Что, не любите сильных женщин? – засмеялась докторша. Видимо, мина у Фандорина была вполне красноречивой. – А вы наплюйте на джентльменство. Выпустите внутреннего зверя. Порычите, оскальте зубы.