Страйк перевернул страницу и уставился на кислую физиономию министра финансов, но ничего перед собой не видел. Неужели он просто выдумал то, чего в Шарлотте никогда не было? Придумал ее достоинства, чтобы оттенить эту поразительную внешность? Когда они познакомились, ему было девятнадцать. Зеленый юнец, думал, сидя в пабе, Страйк, который с тех пор набрал килограммов пятнадцать лишнего веса и лишился ноги. Хорошо, пусть он создал Шарлотту по ее же образу и подобию, чтобы поселить в своем одурманенном мозгу, – и что из этого? Ведь он любил и реальную Шарлотту: женщину, которая обнажалась перед ним без утайки и допытывалась, сможет ли он ее любить, если она делала то-то и то-то, если сознавалась в том-то, если так с ним поступала… но в конце концов она перешла границу его терпения, за которой даже ее красота, ярость и слезы не могли его удержать, – и тут же бросилась в объятия другого.
Вызывающая, гневная манера держаться начала вытесняться тюремной безнадежностью. За истекшие двое суток Леонора усвоила, что больше не может ни распоряжаться, ни командовать.
– Мы любим не конкретного человека, мы любим свое представление об этом человеке. Очень мало кто это понимает и способен принять. Людьми движет слепая вера в свои созидательные способности. По большому счету любовь – это всегда любовь к себе.
На волосы и плечи обоих мужчин толстым слоем ложился снег.
Неслыханный эгоцентризм, подумал Страйк. Он вспомнил каллиграфическую надпись на открытке: «Если что-нибудь понадобится, непременно дайте мне знать». Наверняка это продиктовала секретарша.