Хазактофем под жестким взглядом Тобиуса оставит посох и с силой протер лицо грязными ладонями, словно пытаясь снять с него что-то.
— Я пойду на запад, — сказал серый магистр, без интереса рассматривая карту Оры. — А лучше экземпляра нет?
— Не знаю. Присутствовать? Воодушевлять? Пытаться убедить народ в том, что маги Ривена — не сборище криворуких трусов, которое дрожит в своих башнях, пока лорды, воины и монахи противостоят выродкам из Дикой земли…
В одном из проходов волшебник обнаружил странную картину: несколько экспонатов были сброшены на пол и частично уничтожены, а шкаф, в котором они стояли, основательно пострадал от чего-то острого. Среди осколков вазы, обломков старинной шкатулки, разбросанных камушков и останков покрытой перламутром женской статуэтки, сжимавшей в тонких руках полумесяц, чудом уцелел индальский фонарик, хрупкая конструкция из тонкой деревянной рамы, обтянутой красной бумагой, которую, в свою очередь, украшали иероглифы и кисти желтого цвета.
Волшебник взял посох в руку и заставил астровис в тацитовом набалдашнике засиять зловещим красным светом. В самом артефакте было достаточно магии, чтобы обеспечить такую мелочь. Ему удалось их напугать, и они задумались.
Как зверь, рожденный на воле, но посаженный в клетку, хуракан метался в своем узилище из стороны в сторону, неотрывно и умоляюще глядя на Тобиуса.