Во время первого же залпа у семи стрелков произошли осечки. Во втором сразу двое умудрились выстрелить в противника своими шомполами, забыв вынуть их из ствола, и лишились возможности зарядить свое оружие. Следующий залп вышел крайне жидким, так как чуть ли не половина солдат просто не успели зарядить мушкеты…
Ренки услышал, как народ повалил из трактира, устремив свои взоры на потрясающее, одновременно пугающее и завораживающее зрелище.
– Под стену… – приказал Готор. – Киншаа, из пистолетов по окнам… Не давать высунуться, но постарайся никого не подстрелить! Ренки, Гаарз, сюда.
Пушкари… М-да. Говорят, пушкари отступать вообще не умеют, потому что их этому не учат. Тяжеленную пушку не схватишь под мышку и не побежишь с ней в тыл, истерично подвывая от страха. Пушкарь, потерявший свой главный «инструмент», в иных армиях автоматически приговаривался к смертной казни. А в других просто переводился в пехотные части и терял не только свое двойное жалованье, но и, самое главное, честь. А у солдата – что офицера, что простого мушкетера – честь подчас была единственным достоянием, заменяя ему и вечно задерживаемое грошовое жалованье, и редкие трофеи, и скудный паек.
– Когда этих купчиков Тайная служба возьмет за задницы да и подвесит на дыбу… Они молчать про ваши махинации небось не станут, – упавшим голосом прокомментировал это полковник, посмотрев на озабоченно оглядывающегося лейтенанта.
Ренки задумался. Представил лицо судьи, заплывшее жиром, надменно-равнодушное. Других врагов у него вроде не было. Но и одного вполне хватало, чтобы дать стимул к жизни.