И я бы наверняка со стыда сгорела, если б не одно но…
– Люблю, когда ты сердишься, – признался брюнет.
Я покачала головой и отодвинулась. Ну, насколько могла.
Брату было восемь, мне шесть, а близняшкам почти шесть на двоих, когда Линар учиться уехал. В ту пору сестры сильно болели, родители возили их от лекаря к лекарю, изо всех сил вы́ходить пытались. О нас с Линаром тоже не забывали, но… когда тебе шесть или даже восемь, верить, что однажды все наладится, трудно. Не обижаться еще трудней.
– Стремительному ваши слова не понравятся, – пробормотала я. – А Жнец вообще озвереет, если узнает.
Вместо подписи – печати, одна серебристая и две золотые. В каждой прорисован след звериной лапы. Глупость, наверное, но тот, что серебряный, показался таким родным…