Здесь же, у пианино, стоял Вася – его некрасивое, но милое лицо выглядело сконфуженным.
Пока перевязывали раненых, инженер вернулся к мосту, где давеча приметил будку бакенщика.
– Вот… Сморило… Вторые сутки на дежурстве, – лепетал владимирец, старательно зевая и потягиваясь.
Гликерия Романовна надела серебристое платье, имевшее у неё прозвание «фатального», надушилась пряными духами и даже чуть-чуть подвела глаза, чего обычно не делала. Хороша была так, что минут пять не могла выйти на лестницу – всё любовалась на себя в зеркало.
– Я видела, вы нынче не сводили с меня глаз, – сказала она низким, вибрирующим голосом и коснулась его руки.
Дверь ей открыл солидный швейцар, с поклоном повёл по коридору навстречу звукам фортепиано.