Я помог Марине сесть. Она дрожала, тяжело дыша, в уголках рта запеклась слюна, голые ноги в крови.
Я пошел вдоль поезда. За приоткрытыми дверями вагонов храпели, стонали, ругались вполголоса; из печных труб летели искры — некоторые поднимались выше деревьев и только там, в вышине, гасли.
Он задал вопрос, нравится ли мне работать на «АвтоЛэнде», — я честно ответила, что нет.
Пригнувшись к земле, я побежал и скоро уперся в овраг, на дне которого в разноцветных водах речушки сгрудились вагоны, а вокруг — тела игроков. Черт подери! Придется спускаться — идти вдоль провала нельзя: стрелки не прикончат, так растерзает тварь. Держаться железки — единственный шанс уцелеть.
Тварь, бегущая между стволами деревьев… Откуда она знает, что следующий по пятам охотник опасен для нее? Неужели ей подсказывает «беги!» та теплота, что порой дымится над свежей кровью? Есть теплота — и ты бежишь, нет теплоты — и ты кусок льда, такой же, как этот обледенелый пень.
Почему эта самка спасла меня? Почему протянула руку? Ведь я не просил о помощи. Помощи?!