Островцев полез в карман плаща. Так. Банка пива. Денег нет.
То же самое на втором, и на третьем, и на четвертом этажах.
А вдруг — возможно? Если знать, за какие ниточки дергать… Неужели его, Островцева Андрея Сергеевича, столь подробно изучили? Безапелляционно, грубо, как препарированного лягушонка?
— Спасибо, — пробормотал я, сам не зная, зачем.
Громилы замерли, озираясь и хлопая обледенелыми ресницами.
Рассказать ему о Николае, о ЧП, о том, как покачивались на веревках освежеванные тела Самира и Машеньки, о Кляйнберге, о питерах? Рассказать о Паше? Рассказать, как сдавливает сердце животный страх, и Теплая Птица трепещет где-то в горле, готовая покинуть клетку?