И я сразу же подумала об Эдуарде, вспомнила, как он пристально вглядывался в меня из-за мольберта. Стоило мне закрыть глаза, и я как будто снова чувствовала жар от пылающих в камине дров на правой ноге и легкий холодок на обнаженной левой. Я видела, как он поднимает бровь в тот самый момент, когда начинает писать, забыв обо всем.
— Нас пристрелят, если мы останемся. Да и лучше бы пристрелили, так как дальше будет только хуже. Пошли. Нельзя упускать такой шанс. — Она еще раз повторила последнее слово, беззвучно шевеля губами, и ткнула пальцем в мою сумку.
— Мы что, должны приготовить все к вечеру? — показала я рукой на запасы продовольствия. — Kuchen?
На следующее утро на рынок пошла уже Элен. В эти дни работало только несколько палаток, где продавали консервированное мясо, безумно дорогие яйца, какие-то овощи, а еще сшитое из старых тряпок новое нижнее белье, которым торговал пожилой мужчина из Венде. Оставшись в отеле обслуживать редких посетителей, я старалась не обращать внимания на то, что до сих пор являюсь объектом для кривотолков.
А также, не придерживаясь особого порядка, хочу поблагодарить Стива Догерти, Дрю Хейзелл, Дэмиана Барра, Крис Лакли, моих многочисленных собратьев по перу в Writers-block и талантливых блогеров из Twitter.
Генри осторожно трогает ее за плечо. Она так сильно сжимает ручку, что костяшки пальцев побелели.