— А ты знаешь, кто это? Пикассо, — сказала я, но он отреагировал как-то вяло. Тогда я повторила: — Пикассо! Известный художник?
— Конечно. Любить детей больше, чем их любит Элен, просто невозможно. Она скорее… ну, не знаю — свяжется с бошем, чем откажет в ласке ребенку, — попыталась улыбнуться я. Мне очень хотелось убедить ее, что мне уже лучше. Тогда, быть может, она сможет поверить, что еще не все потеряно. Я попыталась выпрямиться, малейшее движение болью отдавалось во всем теле. — Но ты не должна даже думать об этом. Лилиан, мы выстоим, и ты вернешься домой к своей дочке. Может, уже в ближайшие месяцы.
— Мо… — начинает Лив, но, выйдя из парадной, замечает стоящего на углу мужчину, видит его манеру проводить рукой по коротким волосам. Она густо краснеет и круто разворачивается.
Но Лив и не думала заморачиваться. У нее просто не было другого выхода.
— Я так давно не разговаривал об искусстве, — произнес он, словно обращаясь к портрету, затем заложил руки за спину и повернулся ко мне: — Увидимся завтра.
Лилиан опустила брезент. Затем, не глядя на меня, начала говорить. Ее лицо стало еще бледнее.