— Мы так долго к этому шли. Утрата Дега стала постоянным напоминанием о том, какие испытания выпали на долю бабушки с дедушкой, а также папы во время войны. И я не верил, что вы… — Он обрывает фразу и, важно надув щеки, добавляет: — Потрясающе! Найти семью того человека. Нам говорили, что вы один из лучших, но…
— Это будет нечто потрясающее, — не в силах сдержать улыбку, говорит она.
Когда посетители уходят, Пол Маккаферти бессильно опускается в кресло. Закрывает папку, потом — глаза.
Сегодня забрали Софи Лефевр. Душераздирающее зрелище. Она как раз спустилась в винный погреб «Красного петуха», когда через площадь прошли двое немцев и, словно преступницу, выволокли ее наружу. Ее сестра, рыдая, умоляла их отпустить Софи, плакала и осиротевшая дочь Лилиан Бетюн; все, кто оказался рядом, громко протестовали, но немцы просто отмахивались от них, точно от назойливых мух. В возникшей суматохе двоих стариков сбили с ног. Господь свидетель, на Страшном суде немцы ответят за все.
Места для прессы полностью забиты. Она видит сидящих впритирку репортеров. Они переговариваются, обмениваются шутками, просматривают до появления судьи сегодняшние газеты. Стая хищников, бдительно следящих за своей жертвой. Лив пытается отыскать знакомых ей представителей истца. Ей хочется встать и закричать прямо в мерзкие рожи газетчиков: «Для вас все это игрушки. Не так ли? Завтрашняя газета, в которую потом завернут рыбу с чипсами». Она чувствует, как бешено колотится сердце и стучит в висках.
И теперь Лив платит максимальный местный налог, такой же, как банкиры с их зарплатой в миллион фунтов или финансисты с их непомерно раздутыми бонусами. Налоги съедают больше половины ее заработка за несколько месяцев.