Лив, сидя, потягивает напиток. Даже отсюда ей слышен возмущенный голос Роджера, звук отодвигаемых стульев. Она смотрит на часы. Четверть двенадцатого. Из кухни один за другим появляются повара, снимают с вешалки пальто и исчезают, едва заметно кивая ей на прощание, будто для посетителей обычное дело двадцать минут сидеть в коридоре для персонала со стаканом бренди в руках.
Я осталась на кухне и занималась уборкой до тех пор, пока не услышала звук отодвигаемых стульев. Похоже, они собрались уходить.
В коридоре, отчаянно жестикулируя, стоит Роджер. Лицо его еще краснее, чем было, волосы с одной стороны стоят дыбом. «Есть в нем что-то от страуса», — думает Лив. Представив, что ей придется пробыть в его обществе еще полчаса, она чувствует легкий приступ паники. Она уже успела привыкнуть к подобным приступам, во время которых ее охватывает непреодолимое, чисто физическое желание оказаться на темной улице в полном одиночестве, чтобы быть такой, какая она есть, и никого из себя не изображать.
— Итак, Крабовски обеспечит тебя всем необходимым, а Роджерсон свяжется со мной, если возникнут непредвиденные трудности. Ты в порядке?
Господи, как же я хотела услышать одну из его шуток, пусть даже самую вульгарную, или какой-нибудь каламбур! Но булочник стоял, меряя меня неприязненным взглядом. Вопреки моим ожиданиям, он не пошел в заднюю комнату. На самом деле он с места не сдвинулся. И когда я уже была готова повторить свою просьбу, сунул руку под прилавок и достал две буханки черного хлеба.