— Как-нибудь… скажем, ваша ревнивая полюбовница в лицо кислотой плеснет…
Кто ему услужил, Лихослав уточнять не стал, и без того ясно было.
И боится, страсть до чего боится, что боли, что смерти… и тоненький голосок, который всю прежнюю Гавелову жизнь говорил, чего да как делать, и никогда-то не ошибался, ныне шепчет, что ежели тихонечко отступить… к двери… или к камню черному… ежели за этот самый камень да спрятаться, то, глядишь, и не заметят Гавела.
— Лизанька переволновалась… и в нее, кажется, вселился дух…
— Когда наступил рассвет, — Эржбета без сил опустилась на софу, — он понял, что не сможет без нее жить…
Лизанька поднялась, испытывая преогромное желание взять что-нибудь тяжелое, к примеру вон ту белую, в цветах вазу, и опустить на черную акторкину макушку.