А на окраине города заколачивали со смачным грохотом сваи — кто бы мог подумать, что это гвозди забивают в наши судьбы.
И вот полыхнуло — только, увы, в переносном и самом нехорошем смысле.
Кен закатывал нам целые лекции по философии эффективности, и Дарты Веддеры слушали его разинув рты. Собственно, так и проходили все наши с Кеном совещания: для начала тим-лидер выстреливал в господина инженера стандартный заряд жалоб на недолговечные перчатки, скользкие тапочки, нерациональное освещение и дурацкий огнетушитель, который явно не на месте и мы его скоро оторвем, а нас ведь накажут; планшет господина инженера жалобы фиксировал; Кен спрашивал, есть ли предложения; тим-лидер показывал на мой наколенник и говорил, что вопрос давно назрел, перезрел и скоро лопнет; Кен отвечал, что вопрос в разработке; официальная часть заканчивалась, публика вздыхала с облегчением, и начинался человеческий разговор.
Мнительного Калиновски вылечили на заводе от высокомерия в полминуты. Если совсем точно, доводил он коллектив полгода, а сама терапия заняла именно что тридцать секунд и показала шедевральную эффективность. Стоило бы ее взять на вооружение «культуристам» — и начать с себя. Не люблю, когда людей бьют, но отдельные экземпляры иначе не лечатся.
Я не совсем уж врал, но слегка лукавил. Мне казалось, тут не обошлось без Дона Маклелланда. Логика всех родителей одинакова. Мои, к счастью, не в курсе, какой я герой, а то едва представлю, так вздрогну: мамуля летит в Россию со смирительной рубашкой, а папуля хлопочет об американской визе для меня. Потому что на исторической родине нездоровая обстановка и ребенок тут допрыгается, того и гляди. А чтоб я не брыкался, они сначала звонят маме Михалыча. И эта добрая женщина, всегда готовая помочь, говорит: наконец-то! — и высылает бригаду крепких ребят в белых халатах. И я к назначенному часу тих, смирен и покорен, только иногда падаю, как Рита Калиновски в тот памятный вечер… Я все забываю сказать: мамочка нашего Мишеньки — главврач областной психиатрической больницы, и в радиусе пары сотен километров ее один только Михалыч не боится.
Единственным нашим другом среди пиндосов был Железный Джон, даром что железный. Остальные вызывали желание, мягко говоря, вколотить немного разума. Глядя на них, я вспоминал своего армейского лейтенанта, сдуру уверенного, что его должны уважать за звездочки на погонах. Думали, он поумнеет, если случайно упадет в мазут. Не тут-то было. Он потом еще в краску упал, и опять никакого эффекта.