Вся затея с очной ставкой и публичным разоблачением была шикарной подставой. Естественно, никто и никогда не делал ничего подобного, даже на нашем заводе, где с туземцами не слишком церемонились. Не было такой практики, за нее пиндосы любому оторвали бы голову. Это все затеял Рой, только чтобы Кен сломался. Он должен был сломаться так или иначе.
Я за все эпизоды в курилке и столовой не отвечу, только за свои и самые яркие. Внес посильный вклад. Ну вот, к примеру.
— Слушай, Женька не хочет ни во что влипнуть, и бог с ней. Наверное, она права. Ей умнее держаться в стороне. Тем более здесь полно стукачей. И я подумал, а если ты…
Это должно было обрадовать, но я как-то разучился. Плохой или хороший, Кен принадлежал теперь компании. А я мечтал от нее оторваться — и все никак не мог. Я носил на комбезе чемпионские и ветеранские нашивки, был по-прежнему сборщиком на веддинге, но вдобавок — нервным и злым человеком.
И он выгонял психолога домой проспаться, а сам занимался дешевым популизмом.
Ружьем у нас выступал отдел кадров, он же «отдел русского стаффа». Кадры решали все: они проверяли кандидата на входе в компанию, и от них же зависело, когда сотрудника попросят на выход. Нам, понятно, вдалбливали, что хороший парень всегда на хорошем счету и ему волноваться не о чем: соблюдай Кодекс, не нарушай, не жалуйся, не ругай… Но публика давно заметила: фиг там. Известные болтуны и признанные хулиганы могут отделаться штрафами — если болтовня умеренно обидна для пиндосов, а дурацкие выходки случаются подальше от конвейера. А незаметного трудягу вдруг уволят очень вежливо без объяснения причин, и он не поймет, за что, и никто не поймет. А другой сам уволится, выразительно молча, и только в ответ на прямой вопрос кивнет (просто кивнет, без лишнего слова): да, вызывали к кадровику и посоветовали уйти по-хорошему. И тоже не поймешь, в чем его вина.