Александр уже смирился с любым исходом, но дама с косой играла с ним, как кошка с мышкой. Это случилось, когда они уже подъезжали к пункту назначения, который должен был стать финальной точкой Сашиного путешествия.
— Всей этой радости осталось на пару дней, — продолжал «спортсмен», фигура которого на самом деле была далеко не спортивной. — Закончится харч на складах, и тогда придет мама-анархия. А пока мы как бараны стоим по стойке смирно, какие-то козлы всего нахапали и жрут в три горла.
Еды было немного, причем деликатесами здесь и не пахло — шесть банок мясорастительных консервов с большой примесью явно трансгенной сои, немного лапши, крупы и картошки. Пузырь дешевой водки. Ни икры красной, ни икры черной, ни заморской баклажанной. Ничего, сойдет. И водяра тоже — раны промывать. Но только не душевные.
Как только звенящее эхо шокового удара растворилось, боль пришла, но это была уже другая боль. Не вкручивающийся в десну шуруп, а молот, обрушивающийся на бедную черепную коробку. Но, как ни странно, переносить такую массированную атаку было легче, чем локализованную. Может, от сознания того, что скоро все пройдет.
Мертвый, застоявшийся холодный воздух охватил его со всех сторон. Демьянов вспомнил деревенский погреб, куда он ссыпал выращенную на «мичуринском» участке картошку. Но атмосфера здесь была другой — к запаху земли примешивался горький, терпкий дух. Дизтопливо, смазка, окисляющийся металл? Пожалуй.
Никакого сумрака внизу не оказалось. Там было светло как днем. Коридор на всем протяжении освещался яркими люминесцентными панелями, свет которых почти не отличался от солнечного. Но далеко впереди, в конце тоннеля, виднелся, как и полагается, свет уже настоящий, дневной.