Снедаемый беспокойством Эннеари повиновался без единого возражения, и Лерметту стало еще тяжелее на душе — а он-то наивно полагал, что хуже вроде бы уже и некуда. Как бы не так. Есть куда — а еще хуже, намного хуже станет, когда они с Арьеном доберутся до пожарища... потому что беда, которая их там поджидает...
Однако намерениям Ренгана суждено было разбиться вдребезги: в ясных глазах посла не промелькнуло и намека на гнев, а холодная учтивость, казалось, не была ему свойственна и вовсе, равно как и увертливость, велящая ничего не называть своими именами.
— Нет, обычно на неделю от силы... а что?
Самое большее, через полчаса, Эннеари был вынужден признать, что предчувствие — каким бы ни был его источник — Лерметта не обмануло. Повернув направо, путники могли разглядеть прямую далее тропу на всем ее протяжении — и нигде на ней не было ни валунов, ни ледовых обломков.
Пузатый Пьянчуга, весь облитый золотыми и розовыми лучами, сиял застенчивым рассветным румянцем. То был огромный, ростом примерно с гнома, валун сплошного мохового агата. Он радостно красовался на невысоком ровном уступе, будто нарочно предназначенном самой природой для этой цели, то и дело пошатываясь на ветру.
Эннеари явно хотел было обернуться и сказать что-то веселое, но взамен резко остановился, словно на стену налетев, и зло присвистнул.