Еще бы не понять! К презренному ничтожеству не привяжешься, о нем не станешь тосковать всю оставшуюся жизнь. Вот теперь Лерметт полной мерой понял, как восхищен и очарован был эльфийский король. Судя по тому, с какой неистовой силой он стремился унизить в глазах Арьена его новообретенного друга, уважение Ренгана было не только страстным, но и поистине безграничным.
— Да, — весело продолжил Лерметт, — а потом приходит к тебе музыкант и говорит: «Беда у меня случилась — совсем, считай, от лютни одни щепки остались». Даже если отсчитать цену золота и прочих каменьев — за сам-то инструмент ты с которого меньше запросишь?
— Что значит — по всей видимости? — нахмурился Селти. Больше всего на свете после ожидания он ненавидел неопределенность. «По всей видимости», «возможно», «весьма даже может быть», «очевидно», «предположительно»... будь они прокляты, эти слова-палачи!
Лерметт осекся. Его прервал самый невероятный звук в мире.
— Ну? — нахмурился Селти. — В чем дело? На что ты так выпялился, остолоп?
Зато теперь понятно, почему эльфы так редко среди людей показываются. И показываются-то, небось, не всякие эльфы, не любые, а только самые-самые понятливые. Те, кого можно хоть кое-как наставить в человеческих обычаях. Которые могут понять, что такое «мое», «не мое», что значит «припас», «собственность», что такое «на черный день»... интересно бы знать, каким этот черный день им представляется — неужто и вправду бессолнечным? Во всяком разе, те эльфы, которые с людьми дела ведут, должны смекать, что можно и чего нельзя. Наверняка должны. Иначе всех эльфов давным-давно ославили бы карманниками, если не чем похуже. Если всякой вещи, которая у людей плохо лежит, эльфы стали бы ноги приделывать... Или они только среди своих так себя ведут? Да, но ведь Лерметт ну никакой не эльф. Даже и не похож совсем.