Ошарашенный Кенет только головой помотал.
Массаона был прав. Рождение — очень серьезное дело. Возможно, даже более серьезное, чем смерть. Тем более — второе рождение. Оно нуждается в защите от потусторонних сил — а что может быть лучшей защитой, чем смех?
— Подумаешь — изгнание, — говорили они друг другу. — На наш век городов хватит.
Что верно, то верно: когда отец был жив, Кенету не приходилось так надрываться. Сын мачехи от первого брака, молчаливый красавец Кайрин, хотя бы изредка помогал ему. Зато малыш Бикки, настырный надоеда, стал и вовсе невыносим. Раньше Кенет обращался с ним с той добродушной прохладцей, с которой только и можно относиться к брату младше тебя почти на десять лет. Иногда он снисходительно возился с малышом, лепил для него глиняных зверюшек и свистульки, но чаще беззлобно прогонял его, когда они с Кайрином затевали свои игры. Теперь же Бикки с удивительной легкостью перенял мачехины речения и усвоил отвратительную привычку задавать вопросы вроде: «Ну и скоро ты нас ограбишь?» Дать ему по уху у Кенета рука не подымалась. Сопляк ведь не понимает толком, что его слова отвратительны. Мама так говорит — почему бы и ему так не сказать? Кайрин хотя бы не изводил Кенета попреками, но его молчаливая поддержка и даже заступничество мало что меняли.
— И не думай, — одобрил его кто-то, похожий одновременно на Юкенну, массаону и отца Наоки. — Лучше выпей вина на дорогу. Оно тебя согреет. У тебя ведь нет зимней одежды.