— Слушаю и повинуюсь! — с готовностью вскричал босоногий и, призывно махнув рукой, свернул на неприметную тропку.
Все эти годы о Семёне говорили в семье как о покойнике, и появление выходца с того света смущало и пугало близких. И ещё загвоздка: пока лето, все на сеновале вповалку спят, а зимой как устраиваться? Дом большой, да и семья не маленькая: и на лавках спят, и под лавкой спят.
— Так и я о том же, — согласился Ерофейка, — за такую-то кучу деньжищ я пешком на Дон сбегаю и в тот же день обратно прибегу.
— Кого? — сонно спросил один из казаков, поворачиваясь к огню озябшим боком.
Не выдали святые угодники, обоз вместе со всем грабёжным добрался до казачьих зимовок. Степан Тимофеевич выслушал доклады старшин, переговорил с глазу на глаз с Серёжкою Кривым и велел созывать большой круг.
Воронок, ёкая селезёнкой, вынес Семёна на вершину. Теперь стало ясно, что все надежды рухнули. Не было здесь могилы, стоял лишь допотопный болван, рубленная из камня раскосая баба с толстым животом и свисающими до пупа сиськами. Таких идолов степняки боятся и тронуть не смеют, но не почитают. Никто не постесняется зарубить пришельца пред самыми глазами языческой богини. И всё же если не здесь, то нигде!…