— Хорошо орёшь, — соглашается Едигей. — Я тебя продавать не стану, оставлю себе. Будешь баранов пасти, а в праздник байрам людей веселить.
За прошедшие годы башкирское войско выросло втрое, и хотя не перевалило ещё и за тысячу всадников, но гордо именовалось туменом. И далеко не все видели, что всесильный хан начинает с опаской посматривать на свою гвардию. Разжиревшая собака кусает хозяина. Владыка понимал, что слишком сильный телохранитель рано или поздно возжелает занять место повелителя. Семён тоже понимал это, потому и попросился в поход, когда ранней весной из-за Арала набежали калмыки, а теперь влез на чужие земли, стараясь разведать дорогу на север в обход неприступного Джутака.
— Вот уж великий грех — любопытство! Я думаю, всякая женщина повинна в нём. Почему же Авраам, торговавший своей женой, что во все века полагалось мерзостью, был благословлён рождением Исаака? А фараон, и без того обманутый бесчестным сводником, наказан вторично? Скажу так: нет грязи, которой не благословил твой бог, и нет такой жестокости, которой бы он не совершил. Все ли жители Содома были виновны? Неужели не было среди них невинных младенцев?
Плыть до Мангышлака неблизкий путь, многие среди казаков сомневались, будет ли прок с такого похода. Тогда Серёжка, шарахнув шапкой о землю, велел спросить колдуна. Кликнули Орефу. Тот пришёл важный, в расшитом халате и шемаханском колпаке со звёздами. Изругал всех, что прежде к нему не обратились, потом смилостивился и потребовал для волхвания барана. Сыскали и барана. Орефа барана связал, взялся волхвать, башку ему открутя. Выл, крутился, как припадочный, весь майдан запакастил бараньими чревами, а в конце сказал, что всё кончится по-доброму. Мол, так бы удачи не было, но он, Орефа, наворожил. С тем отряд на десятке стругов и уплыл к Чекелену.
— Не, деда! Ты только забери меня отсюда!
Семён слушал вполуха, негромко улыбаясь собственным мыслям. Проклятия Мусы больше не имеют к нему никакого касательства. Чем бы ни завершилось дело, Муса ему отныне не хозяин.