— Никак, уже поднялся? Тогда и мне пора. Кто рано встаёт, тому бог подаёт.
Прежде Семён каменного воинского строения не знавал, так дербентская стена страховидной показалась, где такую воинской силой одолеть!… Видать, могуч кизилбашский шах, поболее тишайшего царя. Потом уже, побродивши по свету, понял Семён, что крепость была прежде сильна, а ныне по малолюдству не защитна, стены поветшали и, зане случись воинское сидение, против тюфяков и единорогов не устоят.
Семён присел на холмике, положил руку чуть ниже перекладины.
Семён посвистал по-особому, как кеклик кричит в гилянских горах, и племянник Ванятка подогнал к условленному месту лошадь. Лошадь была своя, совсем ещё молодой жеребчик, выкормленный Никитой. Воронке, на которой Семён уходил в соляной поход, молодой конь доводился то ли внуком, то ли правнуком и звали его так же: Воронком, хотя, не в обиду будь сказано, был он куда как постройней прежней лошади. Ванятке за то, что с Семёном стакнулся, обещано было маковых рожков с ярмарки, а на именины кумачовую рубаху с белыми горохами.
— Очень плохо, Шамон, произнёс Исмагил ибн Рашид.
Семён повернулся и, волоча посох, пошёл к сбившимся в кучу яркам. Смутно было на душе и нездорово. С чего так получается: человек предполагает одно, а судьба располагает по-своему? Мечтал иноком стать, а тебя в блудодеи пишут. И, главное, силы нет противостать. Говоришь: «Нет», — а в самой душе надрывно тянет: «Да-а!…» Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, боже, твоею благодатию.