— Скажешь тоже! Он при шахском величестве, а ты кто? Ясно дело, что не признает тебя.
— Я небось не опухну. У меня хмельного столько выпито, скоко ты и не видал никогда. А закуски солёненькой куда как меньше досталось. Зато теперь подравняю… так что не дрейфь, паря, Заворуй дурному не научит. — Игнашка замолк и мечтательно добавил: — А всё-таки кенно было бы сейчас мискуса набуксаться.
— Эх ты! — звонко, на весь дом, выкрикнула Дунька. — Тварюга ты поганая, недоносок! Нашёл чем гордиться — пакостью своей! Да разве бы настоящий мужик так поступить мог? Вот уж верно — мерин вонючий, боров обрезанный, каплун! В твою морду и плюнуть-то погано, харкотину марать жалко! Не человек ты, пузырь на ножках, дристня собачья!
К причастию поп Семёна допустил, но сказал, что будет писать первосвященному, спрашивать совета в запутанном деле.
Караванщики застыли, не понимая чужой речи, но видя несомненное и страшное богохульство в том, что раб и чужеплеменник осмелился дерзновенно нарушить обычай и обратиться к святому отшельнику с безумными и непотребными речами.
— Будет дело, — произнёс он. — Там народу сотни две, и все на коленках. Видать, не только вас метель песчаная задела. Одному мне и не справиться бы. Крути веселей!