— Кру-ути!… — Дед подхватил вёдра и исчез.
— Ибрагим, шайтан тебя раздери! — донёсся с головы обоза рык Мусы. — За товарами приглядывай! У тебя верблюда сведут, а ты не заметишь!
— Хвала — Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда!…
— Мой епископ — царь небесный, перед которым все ответ держать будем, — произнёс Парфений больше для того, чтобы протянуть время.
— Жи-ив! Что с ним сделается, с козлом старым. — Олёна придвинулась и зашептала быстро и зло: — Ведь это он, батька твой, Ефросинью замучил. Как ты пропал, ей и жизни не стало. Уж так он её домогался, а она ни в какую. Нет, говорит, Семён Игнатьич вернётся — спросит. Я ему обещалась честно ждать… — Олёна снова плакала, не замечая слез.
— Не всё ли равно? — Проповедник удивился почти искренне. — Бог един и останется сам собой, как бы мы его ни называли и какие бы молитвы ни творили лживыми устами. Доходчива лишь молитва сердца. А христианин ты, иудей или мусульманин — не так и важно.