Хотелось сказать: «Тут огулом никому верить нельзя…» — но, приученный годами плена, Семён лишь кивнул, как делал всегда, получая приказание по воинской части.
— Меня не погонят, — пообещал Семён. — Ну так как, уговорились? Ключ и замок?
«Рублёв пять будет, не меньше», — отвлечённо подумал Семён.
— Тише, тише, Шамон! — увещевал мавла Ибрагим, удерживая брыкающегося Семёна за ноги. — Мы старались, копали, а ты песок осыпаешь. Нехорошо.
Дед Богдан повернулся и, не оглядываясь, заспешил по дороге. Семён долго стоял, глядя ему вслед, и, лишь когда старик исчез за деревьями, пошёл по указанной тропе.
Десять лет назад три сотни измученных воинов и огромный беззащитный обоз вошли в хивинские пределы. Тогда не было ничего легче, как стереть их в пыль, истребив на земле всякую память о башкирах-киргизцах. Однако молодой Ануш-хан, в ту пору утверждавший своё господство в стране, принял пришельцев благосклонно, дал им земли и приблизил башкирского вождя к своей особе. Ануш-хану не пришлось раскаиваться в принятом решении: башкиры дрались за него, как за самих себя, отвоёвывая место под узбекским солнцем, сотники башкирского войска были произведены в тарханы, а ходжа Шамон со временем стал везиром, отодвинув в тень Умбай-инака и шейха Махмуд и, помнивших ещё мудрейшего Абулгази.