— Понятия не имею, — произнес Гурни с напускным равнодушием. Его мучило чувство вины, и оттого любопытные взгляды Клайна и Родригеса казались ему откровенно враждебными. У него ведь было нехорошее предчувствие, когда он писал и отправлял этот чертов стишок, но он его проигнорировал, даже не задумавшись о его происхождении. Теперь он был потрясен своей способностью пренебрегать прямой угрозой, не принимать ее в расчет — даже если это была угроза не только для него, но и для других. Что он чувствовал тогда? Приходило ли ему на ум, что Мадлен может оказаться в опасности? И если приходило — неужели он просто отмел эту мысль в сторону? Неужели он был настолько черствым? Господи, только не это.