— Пойдем в дом, — предложила Мадлен. — Сейчас будет дождь.
— Ты будешь думать, что у меня паранойя. Но я подумал, что тот роман может каким-то образом быть связан с этой историей с письмами. И я испугался, что если ты узнаешь о Кадди, ты захочешь с ней поговорить, и… последнее, чего я хочу, — это чтобы она узнала о том безрассудном, идиотском романе.
Родригес попытался снова взять разговор в свои руки.
— При расстоянии в полтора метра? — Клайн снова повернулся к Трэшеру. — А мы уверены, что именно такова последовательность — сперва выстрел, затем колотые раны?
Он закрыл глаза, надеясь, что счастливый момент отвлечет его ум от вечного стремления разгадывать головоломки. Как это ни парадоксально, даже мимолетный покой давался Гурни нелегкой внутренней борьбой. Он завидовал способности Мадлен наслаждаться настоящим, ловить мгновение. Его ум всегда предпочитал настоящему предполагаемое, возможное.
— Давай, но остановись, если увидишь что-то, кроме бумаги.