– А ты думал? Давненько уже. Вздернули в соответствии с приговором. Что скажешь? Ростки пацифизма не проклюнулись?
– Извиняюсь, товарищ младший лейтенант, тесновато.
Кладбище облысело – кусты и деревья снесло подчистую. Собственно, и кладбищем оно стало другим, уже не городским. Тела немцев полузасыпаны землей среди разбитых крестов, вывернутых надгробных плит, иссеченных корней и патронных цинков. Густая россыпь воронок, тряпье, выброшенные снарядом обломки гроба рядом с 81-миллиметровым минометом. Снова трупы… Перевернутая противотанковая пушка. У дороги сгрудилось десяток машин и бронетранспортеров – после полуночи остатки штурмовой группы пытались прорваться на Шевченки. Еще дымился «T-IV» с развороченной кормой. Левее снесенной снарядами сторожки темнел выгоревший «Т-34».
Женька видел, как широко распахиваются глаза немца. Он еще не понял, что мертв. Никто, собственно, не понял. Офицер изумленно обернулся на издавшего невнятный всхрип подчиненного.
– Так это вроде не война. Там, наверное, по-другому.
– Извини. Просто подумал, что очень полезно быть коммуникабельным.