Она решила, что я тот, кого ждала, когда увидела нож. Нож был фамильным знаком семьи, которая защищала всю округу от убыров. У них профессионально это получалось, много поколений, так что убыров и в помине не было. Всякая другая шелупонь водилась, безвредная. Даже специально разводили, как бичуру, тут бабка осеклась и покосилась за стенку, где осталась та мерзавочка.
– Суров ты, юноша. Гуля-апа вон вся под впечатлением от тебя. Что, в самом деле не пустил бы ее?
Он ненавидит это слово. Я знаю почему, но обещал не говорить. А от слова отказываться не обещал.
Проверять такие глюки мне не хотелось. Осоловевшая Дилька явно не видела дальше очков. Норовила сунуть мне голову под мышку и вырубиться. Я нахохлился, натянул поглубже шапку и решил терпеть, сколько получится.
И увидел, что Дилька решительно встает, пинком отодвигает мои колени – я убрал машинально, – обходит дядьку и шагает к тамбуру.
Я что ей, нанимался, что ли? Я ее не просил, я ничего этого не просил.